"Джонатан Кэрролл. Дитя в небе ("Трилогия Рондуа" #3)" - читать интересную книгу автора

второй день она попросила его тоже перебраться к ней. Пожалуй, это было и к
лучшему, поскольку они быстро нашли общий язык и подолгу обсуждали, каково
это быть тяжело, неизлечимо больным. Я рассказал ей о своем опыте общения с
членами нашей Раковой Труппы, Уайетт поведал, каково просыпаться каждое
утро и, через пару секунд после того, как сознание поднимает свой занавес,
вспоминать, что это вполне может произойти сегодня.
Иногда им хотелось, чтобы я присоединился к ним, иногда нет. Порой,
сидя в соседней комнате, я напряженно прислушивался к их то тихим, то
внезапно набирающим громкость голосам и думал, что они обмениваются лишь им
одним известными секретами, измерить глубину которых не может никто, кроме
них. Смерть, а тем более неминуемая смерть, должна иметь свой собственный
язык, специфическую грамматику и словарь, понятный только по ту сторону
ограды.
Театр - искусство позитивное. По крайней мере, он пытается придать
словам больше жизни. Если слова уже и так живы и прекрасны, хорошая драма
помогает вознести их над бренной землей. Я видел, как это случается в
театре, причем не раз даже у нас в труппе, в Нью-Йорке. Актеры, с которыми
я там работал, привносили во все, что мы делали, свои энтузиазм и страх, и
окончательную энергию. Я мог направлять их, но те талант или вдохновение,
которыми они обладали, усиливались, в основном, страшным тиканьем
отмеряющих им время часов, а вовсе не тем, что я мог им сказать. Мне
представлялось, будто я даю им только то, что можно просунуть сквозь
маленькую дырочку в стеклянном окне или через ячейку сетчатой ограды. Для
меня этот опыт был бесценен, поскольку их энергия и усилия были весьма
поучительны и понятны: все мотивировалось откровеннейшей и здоровейшей
алчностью, с которой мне когда-либо приходилось встречаться - алчностью,
требующей прожить еще один день.
Прислушиваясь к разговорам Уайетта и Саши, я частенько представлял
себе эту ограду и то, какой неприступной она кажется до тех пор, пока в
совершенно неожиданный момент жизни вдруг с ужасом не обнаруживаешь, что ты
уже на той стороне.
Уайетт своим лучшим голоском Вертуна-Болтуна окликнул меня из машины:
- Так мы едем, или ты намерен до вечера изучать сирень?
Я отломил благоухающую ветку и подошел к машине.
- А когда должна вернуться Саша?
- Это зависит от того, насколько быстро ей сделают анализ. Возможно,
через несколько часов.
Открыв дверцу, я положил цветы на приборную доску.
- Расскажи-ка мне поподробнее об этих анализах. Он завел машину и
отъехал от тротуара.
- Ну, они то что-то выкачивают из тебя, то что-то тебе вкачивают. Они
разглядывают твои внутренности так, будто это видеоигра, но, заканчивая ее,
никогда не говорят тебе, кто выигрывает. Ты пьешь какую-то дрянь, от
которой твои кишки начинают сверкать, как Лас-Вегас, а потом тебе говорят,
что ты можешь отправляться в сортир и спустить свой Лас-Вегас в унитаз. Это
и унизительно и страшно, но хуже всего становится, когда они, наконец, все
же показывают тебе твои снимки или еще что-нибудь, а ты ни бельмеса не
понимаешь. Ты чувствуешь себя полным идиотом, поскольку на снимках твое
тело, только ты его не узнаешь. Тебе не остается ничего другого, как верить
тому, что покровительственным тоном рассказывают тебе о происходящем в