"Джонатан Кэрролл. Дитя в небе ("Трилогия Рондуа" #3)" - читать интересную книгу автора

этого нам больше всего и хотелось. Бить и пинать этого сукина сына до тех
пор, пока он не сдохнет, и больше никогда никому не сможет причинить вреда.
Вообще-то, я не прочь подраться, но участвовать в подобном мне еще не
доводилось - человек двадцать (или около того) на одного, он валяется на
земле, а мы сгрудились вокруг, и каждый старается пнуть неподвижное тело,
как только образуется просвет.
- Убить эту гнусную сволочь!
- В голову цель, в голову!
Я в очередной раз нанес удар и почувствовал, как под ногой что-то
твердое вдруг стало мягким.
Молотя его ногами и руками, мы вели себя, как стая обезумевших от
голода псов, накинувшихся на беспомощную жертву. Каждому хотелось укусить,
оторвать свой свежий окровавленный кусок. Мой темный похоронный костюм
побурел от грязи и был сплошь покрыт поднявшейся в свалке пылью. Кто-то
нагнулся и сорвал серебристую маску.
Валяющийся на земле человек оказался едва ли не подростком. Во всяком
случае, ему было не более двадцати. Меньше чем за минуту юношеское лицо
превратилось в какую-то кашу цвета переспелых фруктов: лоснящихся яблок и
винограда, с проблесками белого там, где их не должно было быть. Кость.
Пистолет оказался просто пугачом. До того, как я подбежал к нему и
пнул в пах, он успел бабахнуть еще раз - прямо в меня. При этом он смеялся
и продолжал смеяться, даже уже валяясь на земле, под градом превращающих
его в мешок с костями ударов толпы обезумевших скорбящих.
Думаю, еще никогда в жизни я не приходил в подобное бешенство. Я
слышал его смех, и мне больше всего на свете хотелось его убить. Стоит
только выпустить на волю человеческий гнев, и обратно его уже ничем не
загонишь. Напугайте нас как следует, и мы способны на что угодно.
Полицейские приехали очень скоро, но, когда они попытались оттеснить
нас и спасти его от нашей ярости, мы едва не взбунтовались.
Как же его звали? Вылетело из головы. Саша подсунула мне напечатанную
на следующий день в газете статью про него, но с меня хватило и одного
взгляда, брошенного на заголовок: "Поклонник "Полуночи" хотел, чтобы уход
из жизни его героя Филиппа Стрейхорна стал таким же славным, как и его
фильмы".
Собственная злость пугала меня. И страх тоже. В лимузине, на обратном
пути с кладбища в компании Саши и Стрейхорнов, я продолжал молчать даже
тогда, когда старик вдруг забубнил:
- Конечно, очень жаль, что так вышло, но лично я ничуть не удивлен.
Хоть он и был моим сыном, происшедшее меня нисколько не удивляет. В самом
деле, нельзя же снимать такие фильмы, как снимал Филипп, и при этом
ожидать, что твои зрители сохранят здравый рассудок. Они были порочными - и
эти фильмы, и люди, платившие деньги, чтобы их посмотреть. А все
случившееся - просто плоды этой порочности.
- А что же тогда, по-вашему, хорошее кино, мистер Стрейхорн?
Он явно не привык, чтобы ему задавали вопросы - особенно женщины -
поэтому, прежде чем ответить Саше, он смерил ее внимательным взглядом.
- Хорошее кино? "Гражданин Кейн"86. "Седьмая печать"87. Даже "К северу
через северо-запад"88 очень хороший фильм, возможно, даже великий фильм.
Саша, сидящая в кресле напротив него, слегка подалась вперед так, что
их лица оказались совсем близко друг от друга.