"Джон Ле Карре. Наша игра" - читать интересную книгу автора

странствующим рыцарем. Почти все, что происходит в нашей жизни,
сопровождается своего рода кивком в его сторону. Даже вино нашего последнего
урожая, хотя его и нельзя будет пить еще примерно год, получило домашнюю
кличку "Шато Ларри".
- Ведь мы звоним ему достаточно часто, - жалуется она, - и, по-моему,
он мог хотя бы дать нам знать, что он жив-здоров.
Если быть точным, то звонит ему она, хотя высказать это вслух было бы
покушением на ее суверенитет. Она звонит, чтобы убедиться, что он
благополучно добрался до дома, чтобы спросить, можно ли в наше время
покупать виноград из Южной Африки, чтобы напомнить ему о необходимости пойти
на обед у декана или явиться в трезвом и опрятном виде на собрание
преподавателей.
- Возможно, он подцепил какую-нибудь красотку? - высказываю я
предположение, вкладывая в него гораздо больше своих надежд, чем она могла
бы себе представить.
- Тогда почему бы ему не рассказать нам о ней? Показать нам ее, если уж
он не может обойтись без шлюхи? Ведь мы не стали бы возражать против этого,
не так ли?
- Отнюдь.
- Я не могу вынести мысль о том, что он одинок.
- В Рождество?
- В любое время. Каждый раз, когда он уходит, у меня ощущение, что он
уходит навсегда. Ему что-то грозит. Я не знаю, что именно.
- Боюсь, что тебе предстоит обнаружить, что он деликатен несколько
меньше, чем ты полагаешь, - говорю я, глядя в потолок. Недавно я заметил,
что разговор у нас получается лучше, если мы не смотрим друг другу в
глаза. - Его проблема в том, что он рано достиг пика. Блестящий студент в
университете, в реальной жизни он выдохся. В моем поколении таких было два
или три. Но они выжили. Выжили, правда, не то слово. Просуществовали на
подачках.
Назовите это лицемерием, назовите худшим словом, но в последние недели
я снова и снова ловлю себя на том, что прикидываюсь милосердным добрым
самаритянином, хотя в глубине души я знаю, что худшего самаритянина на свете
нет.
Но сегодня Богу надоела моя двуличность. Потому что, едва умолкнув, я
слышу вместо вороньего карканья стук в окно нижнего этажа. И слышу так
отчетливо - он укладывается в ритм Эмминой лютни, - что некоторое время
соображаю, не в голове ли у меня источник этого звука. Но тут рука Эммы,
словно ужаленная мной, вырывается из моей, Эмма резко поворачивается и
садится на кровати. И, как Ларри, она не кричит, она говорит. Говорит ему.
Так, словно не я, а Ларри лежит на полу рядом с ней:
- Ларри, это ты? Ларри?
Стук снизу прекратился, и теперь оттуда доносится приглушенный голос,
который, кажется, в нарушение всех законов физики и несмотря на стены
метровой толщины, способен достичь вас, где бы вы ни прятались. Он,
разумеется, не слышал ее. Просто не мог слышать. Никак не мог он и знать,
где мы находимся и даже дома ли мы вообще. На нижнем этаже горит, правда,
пара лампочек, но этот свет я всегда оставляю там для того, чтобы отпугнуть
грабителей. А моя машина стоит в гараже и снаружи не видна.
- Эй, Тимбо, Эмм! Дорогие мои. Опускайте мост через ров. Я добрался до