"Джон Диксон Карр. Три гроба" - читать интересную книгу авторакоторые мы вынуждены верить, если не можем их опровергнуть. И одновременно
вы не верите и слову из того, что сделали важнейшим в своей жизни. Это все равно, как если бы в железнодорожном справочнике написали, что поездами в качестве средств передвижения пользоваться нецелесообразно, или же издатель "Британской энциклопедии" в предисловии предупредил, что ни одна статья в ней не заслуживает доверия. - А почему бы и нет? - резко спросил Гримо хриплым голосом, едва открывая рот. - Мораль же вам понятна? - Наверное, он переучился и немного спятил, - высказал свое мнение Бернаби. Гримо не отводил взгляда от огня и сосал, словно ребенок мятную конфетку, свою сигару, держа ее в центре рта; он казался разгневанным больше, чем это бывает после неудачной шутки. - Я знаю очень много, - заговорил он после паузы, - и уверяю: нигде не сказано, что каждый священник - обязательно верующий. Но речь о другом. Меня интересуют происшествия, связанные с предрассудками. Откуда пошли предрассудки? Почему люди начали в них верить? Вот вам пример. Мы вспоминали легенды про вампиров. В наши дни вера в них сохранилась преимущественно па славянских землях. Согласны? Она распространилась в Европе из Венгрии между тысяча семьсот тридцатым и тысяча восемьсот тридцать пятым годами. Ну, а как в Венгрии добыли доказательства, что мертвецы могут оставлять свои могилы и летать в воздухе в виде соломенной шляпы или пуха, пока приобретут человеческий облик для нападения? - И есть доказательства? - спросил Бернаби. - Иногда во время эксгумации на церковных кладбищах находили трупы бы и нет? - пожал плечами Гримо. - В те годы свирепствовала чума. Представьте себе бедняг, которых похоронили живыми, думая, что они мертвые. Представьте, как они пытались выбраться из гроба, пока на самом деле не умирали. Теперь вы понимаете, джентльмены, что я имею в виду, когда говорю про настоящие происшествия, а не про предрассудки. Именно они меня и интересуют. - Меня они тоже интересуют, - прозвучал незнакомый голос. Миллз уверяет, что не заметил, заходил ли кто-нибудь в комнату, хотя как будто и почувствовал сквозняк из-за открытой двери. Возможно, присутствующих удивило внезапное появление незнакомца в комнате, куда посторонние редко заходили, а тем более говорили; возможно, они были поражены неприятным охрипшим голосом, в котором слышались иронически-торжественные нотки, но все сразу посмотрели в ту сторону. Миллз говорит, что ничего особенного в том незнакомце не было. Высокий, худой, какой-то неопрятный, в темном потертом пальто с поднятым воротником и в мягкой поношенной шляпе с обвисшими полями, он стоял, отвернувшись от пламени в камине, и поглаживал подбородок рукой в перчатке, почти полностью закрывая себе лицо. Но в его голосе или, может, в манере держаться, в жестах было что-то неуловимо знакомое и в то же время чужое. Когда незнакомец снова подал голос, всем показалось, что он пародирует профессора Гримо. - Вы уж извините меня, джентльмены, за то, что я вмешиваюсь в ваш разговор, - торжественно обратился он к присутствующим, - но я хотел бы задать выдающемуся профессору Гримо один вопрос. |
|
|