"Джон Ле Kappe. Шпион, выйди вон!" - читать интересную книгу автораповерили. Но глаза Смайли оставались закрытыми, он был глух ко всем мольбам.
- Она разошлась не на шутку, - объяснил Tapp, как будто это произошло вдруг и он не имел к этому никакого отношения. - Она рассказала мне историю всей своей жизни, от рождения до встречи с полковником Томасом, то бишь со мной. Мама, папа, юношеские увлечения, вербовка, обучение, дурацкое полузамужество - все. Как она сошлась с Борисом во время учебы и с тех самых пор они не расставались: одна из великих нерушимых связей. Она назвала мне свое настоящее имя, свой оперативный псевдоним и все имена, под которыми ее отправляли в поездки; затем вытащила свою сумочку и, как фокусник, стала показывать мне свой "магический набор"; авторучку с тайником, кодовую таблицу внутри, скрытую микрофотокамеру, все, что было нужно для разведывательной работы. "Подожди, пусть все это увидит Перси", - сказал я ей, будто подыгрывая. Это все было серийным хламом, заметьте, ничего примечательного, хотя материал довольно качественный. В довершение ко всему она начинает выкладывать мне все о советской агентурной сети в Гонконге: агенты, явки, "почтовые ящики" - все. Я чуть с ума не спятил, запоминая это. - Так ты таки спятил, - бросил Гиллем. Да, согласился Tapp, почти спятил. Он знал, что она говорит не всю правду, но знал и то, что правда трудно давалась девушке, которая с юных лет стала шпионкой, и для новичка у нес явно получалось неплохо. - Я вроде бы стал ей даже сочувствовать, - сказал он при очередной вспышке притворной откровенности. - Я почувствовал, что мы понимаем друг друга с полуслова и нам ничего не мешает. - Ну, ясно, - вставил Лейкон одно из своих редких замечаний. Он был очень бледен, но то ли охвативший его гнев, то ли серый свет дальнего утра, Глава 7 Итак, я оказался в дурацкой ситуации. Я встречался с ней на следующий день и через день и подумал, что если она еще не окончательно шизанулась, то до этого совсем недалеко. То говорит о том, что Перси поручит ей самую ответственную работу в Цирке под руководством полковника Томаса, и спорит со мной до хрипоты на предмет того, присвоят ей лейтенанта или майора. То через минуту заявляет, что никогда не будет больше ни на кого работать, а будет выращивать цветы и трахаться без передышки на сеновале с Томасом. А еще у нее был бзик на почве монашества: баптистские монахини, мол, непременно очистят ее душу. Я чуть не сдох. Кто, черт их дери, когда-нибудь что-нибудь слышал о баптистских монахинях, спрашиваю я ее? Не имеет значения, говорит она. Баптисты лучше всех, ее мать была крестьянкой, уж она-то знает. Это будет вторая величайшая тайна, которую она мне поведает. "А первая-то какая?" - спросил я. Будто и не слышит. Только знай себе повторяет: мы в смертельной опасности, с большей мне еще и сталкиваться не приходилось, для нас нет никакой надежды, если только она не переговорит с братцем Перси. "Что За опасность, ради Бога? Что ты знаешь такого, чего не знаю я?" Она была самолюбивой, как кошка, но, когда я попытался надавить, она будто воды в рот набрала, и я перепугался |
|
|