"Джон Ле Карре. Маленькая барабанщица" - читать интересную книгу автора

"Не надо грязи, - твердили они. - Пусть сначала все быльем порастет".
Алексис, почувствовавший, что на карту теперь поставлена его карьера,
понял намек и заткнулся, потому что с каждым днем положение силезца
укреплялось, ухудшая тем самым его собственное.
И все же он дорого бы дал за те ответы, которые Шульман в неистовой и
безжалостной целеустремленности своей, то и дело поглядывая на допотопные
часы, мог всеми правдами и не правдами выудить из девицы. Много времени
спустя, когда это уже не имело практического значения, Алексис через
шведских агентов безопасности, в свою очередь заинтересовавшихся личной
жизнью Эльке, выяснил. как глубокой ночью, когда все спали. Шульман с
помощником предъявили ей набор фотографий вероятных кандидатов на ее
благосклонность. Из них она выбрала одну - якобы, киприота, которого она
знала лишь по имени - "Мариус". Она произносила это имя, как он требовал,
на французский лад. Алексису стало известно и о сделанном ею весьма
небрежном заявлении: "Да, это тот самый Мариус, с которым я спала", -
заявлении, которое, как они дали ей понять, было важно для Иерусалима.

***

Обязательное заключительное совещание под председательством нудного
силезца проходило в зале, где было более трехсот мест, но большинство их
них пустовало. Две группы - немцы и израильтяне - сидели по сторонам
прохода, как родные жениха и невесты во время венчания. Собравшихся к
одиннадцати утра участников совещания ожидал стол под белой скатертью, на
которой, подобно результатам археологических раскопок, разложены были
красноречивые вещественные доказательства взрыва, каждое с надписью,
выполненной компьютером, как на музейной табличке. На стене красовался
стенд с фотографиями ужасных подробностей взрыва; фотографии для пущего
реализма были цветными. В дверях хорошенькая, чересчур любезно улыбавшаяся
девица раздавала пластиковые папки с материалами дела. Если бы она
раздавала конфеты или мороженое, Алексис ничуть не удивился. Немецкая
часть аудитории болтала и вертела головами, глазея на все, в том числе и
на израильтян, которые хранили угрюмую и молчаливую неподвижность
мучеников, скорбящих о каждой минуте даром потраченного времени. И лишь
один Алексис - он был в этом уверен - понимал и разделял эти страдания,
откуда бы они ни проистекали.
Еще за час до начала он надеялся выступить на совещании. Он
предвкушал н даже втайне готовил выступление - хлесткий образчик своего
лапидарного стиля, краткую речь по-английски. А в конце: "Благодарю вас,
джентльмены" - и все. Надежда оказалась тщетной. Бароны уже все решили и
предпочли силезца на завтрак, обед и ужин. Алексиса они не пожелали даже
на сладкое. Ему оставалось лишь изображать безразличие, маяча в задних
рядах с демонстративно сложенными на груди руками, в то время как на самом
деле в нем бурлило сострадание к евреям. Когда все, кроме Алексиса, сидели
па местах, в зал вошел силезец. Он шел, выставив вперед живот, походка,
как подсказывал Алексису опыт, весьма характерная для определенного типа
немцев. когда они идут к трибуне. За ним шел напуганный молодой человек в
белом пиджаке и с дубликатом ставшего теперь знаменитым серого чемодана с
наклейками скандинавских авиакомпаний.
Силезец говорил по-английски, "исходя из интересов наших израильских