"Томас Карлейль. Французская революция. Гильотина" - читать интересную книгу автора

роялистов": заговорщики или подозреваемые в заговорах забивались глубже в
свои тайники, подобно Бертрану Мольвилю, и упорно смотрели по направлению к
Лонгви в надежде, что погода останется хорошей. Иные переодевались лакеями
по примеру Нарбонна, уехавшего в Англию под видом слуги д-ра Больмана; г-жа
де Сталь в невыразимом горе много хлопотала, в качестве "сестры по перу"
обращалась к Манюэлю, взывала даже к секретарю Тальену8. Роялист
и памфлетист Пельтье дает трогательное (и не лишенное яркого колорита)
описание ужасов того вечера: "С пяти часов пополудни огромный город вдруг
погружается в тишину; слышен только бой барабанов, топот марширующих ног и
время от времени страшный стук в чью-нибудь дверь, перед которой появляется
трехцветный комиссар со своими синими гвардейцами. Все улицы пусты, говорит
Пельтье, и заняты с обоих концов гвардейцами; всем гражданам приказано
сидеть по домам. По реке плавают лодки с часовыми, чтобы мы не убежали
водой; заставы герметически закрыты. Ужасно! Солнце сияет, спокойно
склоняясь к западу на безоблачном синем небе, а Париж словно заснул или
вымер: Париж затаил дыхание, дожидаясь готового разразиться над ним удара".
Бедный Пельтье! Конец "Деяниям апостолов" и твоим веселым передовым статьям,
они полны теперь горечи и серьезности; острая сатира превратилась в грубые
пики (выкованные из решеток), и вся логика свелась к примитивному тезису:
око за око, зуб за зуб! Пельтье, с грустью осознающий это, ныряет глубоко,
ускользает невредимым в Англию, чтобы начать там новую чернильную войну;
через некоторое время он будет предан суду присяжных и, оправданный
красноречием молодых вигов, станет всемирно знаменит на один день.
Из "тридцати тысяч" большая часть, разумеется, была оставлена в покое,
но, как мы уже сказали, 400 человек, указанных в качестве "подозрительных
лиц", были арестованы, и неописуемый ужас охватил всех. Горе виновному в
заговорах, антигражданственности, роялизме, фейянизме. Горе виновному или
невиновному, но имеющему врага в своей секции, который донесет на него как
на виновного! Арестованы бедный старик де Казотт и его молодая любимая дочь,
не пожелавшая покинуть отца. Зачем, Казотт, ты переменил писание романов и
"Diable Amoureux" на такую реальность? Арестован несчастный старый де
Сомбрей, на которого патриоты косились еще с бастильских дней и которого
также не хочет покинуть нежная дочь. Молодые, с трудом подавляющие слезы, и
слабая, дрожащая старость, напрягающая последние силы... О братья мои и
сестры!
Уходят в тюрьму известные и знаменитые люди; уходят и безвестные, если
у них есть обвинитель. Попадает в тюрьму муж графини де Ламот, героини
ожерелья (сама она давно уже раздавлена на лондонской мостовой), но его
освобождают. Грубый де Моранд из "Courrier de l'Europe" в отчаянии ковыляет
взад и вперед по камере, но и его скоро выпускают, так как час его еще не
пробил. Адвоката Матона де ла Варенна, слабого здоровьем, отрывают от матери
и родственников; трехцветный Россиньол (ювелирный подмастерье и мошенник,
теперь влиятельный человек) припоминает старую защитительную речь Матона!
Попадает Журниак де Сен-Меар, искренний солдат, находившийся во время бунта
в Нанси в "мятежном Королевском полку" - не на той стороне, где следовало.
Печальнее всего то, что арестовывают аббата Сикара, священника, не
пожелавшего принести присягу, но учившего глухих и немых; он говорит, что в
его секции был человек, таивший на него злобу; этот единственный враг в свое
время издает приказ о его аресте, и удар попадает в цель. В квартале
Арсенала немые сердца плачут, жалуются знаками, дикими жестами на то, что у