"Орсон скотт Кард. Тысяча смертей." - читать интересную книгу автора

все хорошо, чтобы быть правдой. Никогда еще Соединенные Штаты не были
столь мирными. Со времен бума, вызванного войной во Вьетнаме, такого
процветания в стране не было. И ленивые, самодовольные американцы
по-прежнему занимались делом, как будто им всегда хотелось, чтобы на
стенах и рекламных щитах висели портреты Ленина.
"Я и сам особенно ничем от них не отличался", - подумал Джерри.
Отправил заявление о приеме на работу вместе с заверениями в преданности.
Покорно согласился, когда меня определили в учителя к высокому партийному
функционеру. И даже три года учил его чертовых детишек в Рио.
А мне бы стоило писать пьесы.
Только какие? Ну вот, например, комедию "Янки и комиссар" - о
женщине-комиссаре, которая выходит замуж за чистокровного американца,
производителя пишущих, машинок. Женщин-комиссаров, разумеется, нет, но
надо поддерживать иллюзию об обществе свободных и равных.
"Брюс, дорогой мой, - говорит комиссаре сильным, но сексапильным
русским акцентом, - твоя компания по производству машинок подозрительно
близка к получению прибыли".
"А если б она работала с убытком, ты бы меня посадила, дурашечка ты
моя?" (Русские, сидящие в зале, громко смеются, американцам не смешно -
они бегло говорят по-английски, и им не нужен бульварный юмор. Да, все
равно, пьеса должна получить одобрение Партии, так что из-за критики можно
не переживать. Были бы счастливы русские, а на американскую публику
начхать.) Диалог продолжается:
"Все ради матушки-России".
"Трахать я хотел матушку-Россию".
"Трахни меня, - говорит Наташа. - Считай, что я ее олицетворение".
Да, но ведь русские и впрямь любят секс на сцене. В России-то он
запрещен, а с Америки что возьмешь, разложилась вконец.
С таким же успехом я мог бы стать дизайнером в Диснейленде. Или
написать водевиль. А то и просто сунуть голову в печь. Только она
непременно окажется электрическая - такой уж я везучий.
Рассуждая таким образом, Джерри задремал. Открыв глаза, он увидел,
что дверь в камеру открыта. Затишье перед бурей кончилось, и вот теперь -
буря.
Солдаты не славянского типа. Рабски покорные, но явно американцы.
Рабы славян. Надо непременно вставить как-нибудь в стихотворение протеста,
решил он. Впрочем, кто их станет читать, стихотворения протеста?
Молодые американские солдаты ("форма на них какая-то не такая, -
подумал Джерри. - Я не настолько стар, чтобы помнить прежнюю форму, но эта
скроена не для американских тел") провели его по коридорам, поднялись по
лестнице, вышли в какую-то дверь и оказались на дворе, где его посадили в
бронированный автофургон. Неужто они и впрямь считают, что он член
заговорщицкой организации и что друзья поспешат ему на выручку? Будто у
человека в его положении могут быть друзья?
Джерри наблюдал это в Иельском университете. Доктор Суик был очень
популярен. Лучший профессор на кафедре. Мог взять самые настоящие "сопли"
и сделать из них пьесу или самых дрянных актеров заставить играть
по-настоящему. У него даже мертвая, безразличная публика вдруг оживала и
проникалась надеждой. Но вот однажды к нему в дом вломилась полиция и
увидела, что Суик с четырьмя актерами играет пьесу для группы друзей