"Трумен Капоте. Другие голоса, другие комнаты [H]" - читать интересную книгу автора

правда понравилась, Рандольф, она сама сказала и объяснила про магазин в
Нью-Орлеане: там могут взять мои серьги, и колокол, и зеркало из передней...
ты не слушаешь, Рандольф! - Она ушла за ним в дом.
Едва она скрылась, Зу мстительно плюнула на колокол и дала ему такого
пинка, что он опрокинулся с гулким звоном.
- За эту дрянь никто не даст денег. Сама с ума спятила и мисс Эйми
голову морочит.
Джоул постучал по колоколу.
- Это кто спятила?
- Была тут... не знаю кто. - И вдруг Зу будто ушла от него, не сходя с
места: речь ее замедлилась, слышалась как бы издалека: - Какая-то из
Нью-Орлеана... с девочкой некрасивой, у ней машинка в ухе - глухая, стало
быть, девочка. Кто их знает. Ушли они.
- У меня сестра двоюродная глухая, Лоис, - сказал Джоул, думая о том,
как прятал от нее слуховой аппарат, как плохо с ней обходился - до слез
доводил малышку! Жаль, денег нет. Но когда они встретятся - ух, какой он
будет добрый, и говорить будет громко, чтобы каждое слово слышала, и в карты
с ней сядет играть. А подразнить все-таки забавно. Один разик. А Эллен на
его письма так и не ответила. Ну и черт с ней. Не очень надо. Родственница,
называется. А наобещала сколько. Любит, сказала. А сама забыла. Ну и ладно,
и он забыл; забыла и забыла, подумаешь. А еще говорила, любит. - Зу... -
сказал он и, подняв глаза, увидел только, как она скрылась за изгородью туи,
и туя колыхнулась и замерла.
Будто колокол ударил в саду и лег переливчато-зеленый,
белесо-бесплотный навей одиночества, и Джоул закинул голову, как если бы
следил за змеем: на солнце нашли облака, он ждал, когда они пройдут, - когда
они пройдут и он опустит взгляд, может совершиться какое-то чудо: окажется
вдруг, что он сидит на бордюрном камне Сент-Дивал-стрит или читает перед
кинотеатром "Немо" афишу на неделю - а почему нет? Все возможно, небо везде
одно, только то, что под ним, - разное. Облака двигались медленнее стрелок в
часах, и, пока он ждал, сделались грозово-темными, сделались Джоном Брауном
и жуткими мужчинами в панамах, гостиницей "Морок", старым псом Айдабелы...
прошли, и солнцем оказался мистер Сансом. Джоул опустил взгляд. Чуда не
совершилось; но что-то совершилось - или вот-вот должно было. Он сидел,
оцепенев от предчувствия. Стебель розы перед ним отбрасывал тень, как в
солнечных часах: час прополз, за ним другой, растворилась черточка тени, все
слилось в саду, пришло в движение.
Как будто он вел счет про себя, и, когда дошел до нужного числа,
интуиция и разум сказали ему: пора. Потому что он вдруг встал и поднял
взгляд на окна Лендинга.
Сознание его было совершенно чистым. Как фотокамера, ждущая, чтобы
перед объективом появился предмет. Желтела стена под копотливо садившимся
октябрьским солнцем, и холодными зеркалами осени рябились окна. Из одного
кто-то наблюдал за ним. В нем все оцепенело, кроме глаз. Глаза знали. Окно
было Рандольфа. Слепящий закат медленно стекал со стекла, темнел, и словно
снег уже валил там, складывая из хлопьев снежные глаза, волосы: лицо
трепетало, как крылья прекрасного белого мотылька, улыбалось. Она манила
его, серебряная, блестящая, и он понял, что должен уходить: без страха, без
колебаний, он задержался только на краю сада и, точно спохватившись,
оглянулся на погасшую палую синь, на мальчика, которого там оставил.