"Биверли Бирн. Неугасимый огонь ("Семейство Мендоза" #1) " - читать интересную книгу автора

подозревал, что к дочери она испытывает ревность. Она мало времени проводила
с дочерью, предпочитая воспитанию Софи ежедневную работу в ателье возле
мужа. Для того, чтобы приглядывать за девочкой, наняли чужую женщину, но
истинным воспитанием Софи занимался сам Бенджамин. На его глазах она делала
первые шаги: он лечил ее от неизбежных детских хворей, обучал ее чтению и
счету, а если ему случалось куда-нибудь пойти, то малышка отправлялась
вместе с ним, ухватившись за его руку. И почти каждое утро они вместе
шествовали по улицам по неизменному пути - к очень старым домам, затем вниз
к ступенькам узкой лестницы, которая вела в синагогу. И каждый раз, едва они
переступали порог храма, Софи задавала один и тот же вопрос:
"Я могу сегодня сесть, дедушка, с тобою рядом?"
"Нет. Ни сегодня, ни через неделю, ни через год".
"А почему?"
"Потому что, как я уже тысячу раз тебе говорил, мужчинам и женщинам
нельзя здесь сидеть рядом друг с другом".
"Но мы же сидим дома рядом".
"Да, сидим. Дома, но не в синагоге".
Софи вздыхала, но не решалась протестовать из боязни, что ее оставят
дома. А в общем-то девочка очень сильно не расстраивалась, так как ее
любимый дедушка находился совсем рядом. Маленькое помещение синагоги не
позволяло установить обычный в таких случаях балкон, отделяющий женскую
половину прихожан от мужской. Существовала лишь символическая линия раздела,
представлявшая собой резное деревянное переплетение в виде кружев, покрытое
темно-красной занавесью. Для придания прочности этому переплетению низ и
верх его был украшен прутками из полированной меди. Самым первым открытием
Софи было то, что если чуть отодвинуть занавеску, осторожненько, одним
пальцем, то можно подглядывать за мужской половиной, причем ни мужчины, ни
женщины об этом и догадываться не могли.
Софи разглядывала все: богато разукрашенные свитки Торы, черные
шапочки, которые, как она потом узнала, назывались ермолками, талес,
шелковую шаль с бахромой по краям, которая раскачивалась во время молитвы,
подчиняясь вековым ритмам молящихся, и в такт с ними двигались и ниточки
бахромы талеса, а если это были праздничные церемонии, это же самое
происходило и с шофаром - покрытым резьбой бараньим рогом. И все вокруг было
в странных узорах в виде крестообразных штрихов - такую тень отбрасывала
линия раздела.
Случалось, что когда-нибудь днем, дома, до Бенджамина доносились звуки
религиозных песнопений: девочка в синагоге запоминала их и пела.
"Какой голос!" - бормотал он, буквально цепенея от изумления. "Софи,
дорогая, если бы ты родилась мальчиком, тебе бы было суждено стать певчим.
Видимо у Бога были свои соображения, когда он поместил такой голос в женское
тело, но они недоступны моему разуму".
Когда Леон и Рашель возвращались из лавки, Софи обычно уже спала и им
не доводилось слышать ее пение. Бенджамин лишь рассказывал им о ее
изумительном голосе.
- Нужно что-то делать. Я не знаю что именно, но такой дар нельзя
оставлять без внимания, - говорил старик родителям Софи.
- Да, да, папа. Ты прав, но сейчас есть вещи и поважнее, - слышалось в
ответ.
- Что же, что же это? Что может быть важнее вашего единственного