"Владислав Былинский. Пускай себе гремит " - читать интересную книгу автора

все они прокурорски глядели на меня. Туман, удушающий туман, похожий на
время, - почему туман всегда так похож на время? - занавешивал вращающуюся
сцену. Меня взглядом не прошибешь, но как не ощутить в этой обстановке свою
презренную принадлежность? Слаб человек, раздавят его одним нажимом пальца
будто блоху зазевавшуюся.
И - таковы их привычки - вокруг и над ними, словно отражение или сон,
рисовалась вселенная, во всех своих неприглядных подробностях. Пылал
горизонт, в небесах кипели созвездия, бегали во тьме друг за дружкой
спятившие собратья мои.
Современность наша никак не способствует крепости духа, и поэтому
неуютно было мне в компании вседержителей. Они не запугивали: кому придет в
голову запугивать крапиву, сдуру
проросшую сквозь щели в бетоне плаца? Они ничего не предлагали: никто
не предлагает посторониться муравью, чей маршрут пересекся с движением
бронетехники. Они просто изучали диковинный экземпляр. Я догадывался: мой
случай был им любопытен из-за полной невозможности моего случая. Мне давно
полагалось обратиться в какую-нибудь мохнатую сволочь и понятливо подвывать
в стае одного из демонов, этих самоопределившихся креатур (кроссворды
читайте, неучи! кроссворды - средоточие истин и прямой путь в чудесные
поля!), выдвиженцев тьмы, именующих себя земными богами. Иль, на выбор,
попросту помереть, преставиться от очередного несчастного случая, наложить
на себя руки, скончаться от сердечного перенапряжения, - подробности по
вкусу. А мне - вот он я, в центре Круга, жив-целехонек! - как всегда, все
пофиг. Даже собственная судьбина. Плевать на сложности нового уклада со
всеми его передрягами, законами да беззакониями!

3

Со школы, кажется, ничего кроме последних страниц не читал. А вот в
школе, в период бурного созревания, глотал запоем. У классика доходчиво
изложена суть фатализма; нынче само слово фатализм переиначено, по-другому
оно произносится, абсолютно по-нашенски, да ведь не в произношении суть.
Суть в том, что ты усвоил: дергайся, не дергайся, ничего для тебя в мире не
изменится. Не станешь ты счастливее, уворовав миллион, что бы ни затеял ты
на ворованное; не вдохновишься девочкой по вызову, как бы распрекрасно ее ни
обучили; не сумеешь залить тоску ни бормотухой, ни коллекционной бутылью из
бургундских погребов. И коль не выпало тебе, то проживешь долгие лета
трусливым лохом; а если выпадет - прогремишь на весь свет и пропадешь. Или -
наоборот. Кому как.
И когда прочувствуешь ты эту незатейливую истину - нутром, хребтом или,
вследствие особенной тупости, черепной костью своей, - тогда и подойдешь к
основополагающему выводу: не ссучивайся, не вреди братве, разглядывай облака
в солнечный день и обходи стороной глашатаев.
Мучители, выудив из меня эту длинную невеселую мысль, вновь в немоте
своей растворились: пропали все как один, так ни слова и не проронив. Не
заслужил я, видно, слов. Не удостоился вердикта. Мне, воспарившему на миг в
сияние, вернули свободу оставаться тем, кто я есть. Ведьмочки, меня
завидючи, взыграли и обернулись дивами неописуемыми... нахлынуло тут время
тугое, закрутило нас, завертело в пляске хмельной... Когда оклемался,
обнаружил, что история вдруг завершила бессмысленное движение свое.