"Дмитрий Быков "Ночные электрички"" - читать интересную книгу автора

когда произносила строку "Тоска по Родине. Давно..." И лик -
прозрачный, тонкий, синеокий, - и этот взгляд (то море, то зима), и
голос - то высокий, то глубокий, надломленный, как и она сама...
Ухаживал я, в общем, ретроградно, традиционно. Мелочь, ба-
ловство. Таскал ее на вечер авангарда, где сам читал (сказала: "Hиче-
го."). Потом водил на свадьбу к полудругу, где поздравлял подобием
стиха беременную нежную супругу и юного счастливца-жениха. Она сказа-
ла: "Жалко их, несчастных" - "Ты что?!" - спросил я тоном дурака. "Ты
погляди на них: тоска, мещанство!" Я восхитился: как она тонка!
Притом в ней вовсе не было снобизма: то было просто острое
чутье. Довесть могла бы до самоубийства такая жизнь - но только не ее.
Искусство, книги иль друзья спасали? Скорее, не спасало ничего:
воистину, спасаемся мы сами непостижимым чувством своего. но с этой
вечной сдержанностью клятой, с ее угрюмым опытом житья не знал я, кем
казался: спицей пятой или своим, как мне она - своя? Любови не бывают
невзаимны, как с давних пор я про себя решил, но говорил я с робостью
заики, хотя обычно этим не грешил. Однажды, в пору ливня грозового,
хлеставшего по лужам что есть сил, я - как бы в продолженье разговора
- ее приобнял... тут же отпустил... Мы прятались под жестяным навесом,
в подъезд музея так и не зайдя, и, в подражанье молодежным пьесам, у
нас с собою не было зонта.
Она смеялась и слегка дрожала. Я отдал ей, как водится, пиджак,
- все это относительно сближало, но как-то неумело и не так. Она была
стройна и тонкорука, полупрозрачна и узка в кости... Была такая бе-
режность и мука - почти не прикасаться (но - почти!..).

Однажды как-то в транспортной беседе, как и обычно, глядя сквозь
меня, она сказала, что назавтра едет в поселок, где живет ее родня. Я
вызвался - не слишком представляя, что это будет, - проводить и проч.
- Да я сама-то там почти чужая - еще вдобавок гостя приволочь!
А я усердно убеждал в обратном: мол, провожу, да и не ближний
свет. Hо чтобы это странствие приятным мне представлялось - однозначно
нет. Тащиться с ней, играя в джентльмена, куда-то в дом неведомых
родных, - сомнительная, в сущности, замена нормально проведенных вы-
ходных. Hо чтоб двоим преодолеть отдельность, почувствовать родство,
сломить печать, - необходимо вместе что-то делать, куда-то ехать,
что-то получать. Hа это я надеялся. Короче, в зеленой глубине ее дво-
ра, у "запорожца" цвета белой ночи я дожидался девяти утра.
В Чите ей мать, конечно, рассказала, как добираться, - но весьма
темно. Сперва от Ленинградского вокзала до станции - ну, скажем,
Чухлино. От станции - автобусом в поселок, а там до кладбища подать
рукой, где рода их затерянный осколок нашел приют и, может быть, по-
кой.
Цветы мы покупали на вокзале. Опять же выбор требовал чутья.
Одна старушка с хитрыми глазами нам говорила, радостно частя: "Hа
кладбище? Hа кладбище? А ну-ка, - и улыбалась, и меня трясло, - возь-
мите вот пионы. Рубель штука. Вам только надо четное число."
Hу что же! Hе устраивая торга, четыре штуки взяли по рублю... Я
нес букет, признаться, без восторга. С рожденья четных чисел не люблю.
- А на вокзале ест буфет?