"А.В.Быков, О.В.Кузьмина. Эпоха Куликовской битвы " - читать интересную книгу автора

Новую запись делать надобно. Вот пропишу Вельяминовых убивцами, а князь
возьмет да и простит их. Что же мне тогда, голову долой?.. Ладно, коли меня
одного князь накажет. Вся ведь обитель без милостыни княжьей останется. А
как князь, так и бояре его. Никто же копеечки нам тогда не подаст..."
Монах тяжело вздохнул, взял в руку костяное писало и, развернув его
острием к себе, лопаточкой принялся разглаживать на цере воск, стирая
обличающие бояр Вельяминовых слова. Потом он перечел оставшееся: "Тысяцкий
Алексей Петрович Босоволков, по прозванию Хвост, убиен был..."
Инок пожевал губами, стер "убиен был" и вместо этих слов нанес острием
писала: "по бесовскому прельщению сам же себе убиеша..."
- Вот. Так-то лучше... Или не лучше? - старец еще раз перечитал
получившуюся запись: "Хвост по бесовскому прельщению сам же себе убиеша..."
"Ох, опять неладно! Кабы он самоубивец был, так его и на кладбище
хоронить бы не стали. Таких и отпевать-то грешно... А ведь похоронили же, и
отпели уже... И совсем это плохо получается. Будто я поклеп на Алексея
Петровича возвожу, в смертном грехе его обличая. Да меня ж Босоволковы за
такое в порошок сотрут!.. Прости, Господи! Нельзя эдак-то писать. С какого
боку не посмотришь - все лихо..."
Монах решительно взялся за писало и лопаткой затер срамящие тысяцкого
слова.
"А ежели вот так? - он вывел после слова Хвост: - Убиен был неведомо
кем. То ли татями ночными, то ли иными разбойными людьми..."
В поставце горела, тревожно потрескивая, лучина, а мальчишка шумно
ерзал у монаха под боком.
- Нет. Не то, - инок недовольно поморщился. - Выходит, что же? По
Москве ночью даже тысяцкий пройти спокойно не может? На Москву всю, да на
стражей ночных, выходит, поклеп?! Да и не только в этом дело... Охо-хо.
Грехи наши тяжкие... Ведь испросит же меня Господь всеблагой на страшном
суде: "Почто изолгал ты Алексея Хвоста? Почто про убийство его в летописании
твоем лжа написана?"
Тяжко неправду писать. А правду писать страшно. Поедом бояре друг друга
едят. До смерти убивают. Как убит он был? Где охрана его была, где дружина?
Никогда не ходил Хвост один, ни ночью, ни днем даже, но всегда в окружении
верных людей своих. А среди верных тех и бояре Михаил и Василий Васильевич
были!.. Вот и ответ. Вся Москва тот ответ знает. Но слово сказать - то одно,
а вписать в погодную запись - иное. Казнит князь убивцев сих, али изгонит
их, то и ладно. А если простит?.. Надоумь, Господи, как пред лицом твоим не
солгать, но и обитель уберечь от гнева княжьего да боярского?"
- Все, отче! Отскоблил! - довольно вскочил с места Митяй. - Теперь
можно за квасом сбегать?
- Иди уж, - махнул рукой инок. - И мне прихвати. Да скажи Андрейке,
пусть поесть чего-нибудь нам соберет. В трапезную не пойду нынче. Занят я...
Мальчишка, нетерпеливо дослушав, тут же сиганул вон, забыв прикрыть за
собой тяжелую дубовую дверь.
- Охо-хо, Митька. Никакого-то в тебе благолепия, - прокряхтел монах,
закрывая дверь поплотнее, - суета одна мирская... Вот Андрей, тот другое
дело. Андрейка дело знает... А Хвост-то, выходит, равно как князь Андрей
Боголюбский, от своих же мечем посечен... - Монах вдруг замолк и, схватив
писало, склонился над церой... "...убиение же его дивно и незнаемо, аки ни
от кого же никем же, только найден лежащим на площади. Некие же люди