"Ариэль Бюто. Самурайша" - читать интересную книгу автора

девственницы, продали стены вместе с обстановкой.
За последующие шесть лет синьор Скарпа потратил на ремонт и переделку
еще несколько миллиардов лир, и дом на Джаниколо изменился до
неузнаваемости. Теперь он полностью соответствовал представлениям об
аристократизме выходца из среды мелких буржуа. Золото и мрамор скрыли от
глаз людских седой камень, современная плитка легла поверх древних полов,
дешевые подделки под XVII век "украсили" комнаты. Пережить катастрофу
удалось лишь фрескам на галерее: Министерство культуры приписало авторство
ученикам Рафаэля, объявило росписи национальным достоянием и взяло их под
охрану. Скарпу обязали отреставрировать фрески, но он не желал тратить свое
золото на старые картинки, которые и рассмотреть-то не мог, не вывернув шею
(потолки были слишком высокими!), и нанял совершенно безвестного, а потому
самого дешевого из французских реставраторов. Милан Берней согласился
работать за жилье и скромное вознаграждение по окончании всех работ. Он
привез в палаццо Джаниколо кисти, краски, жену Флоранс, установил леса и
приступил к делу.
В те часы, когда Милан трудился, Флоранс выгуливала в находившемся по
соседству ботаническом саду их будущего наследника. Врач пообещал чете
Берней, что ребенок появится на свет в Риме. Будущие родители не
сомневались, что их малыш станет творческой личностью, художником или
артистом, но роды задерживались, и Милан, желая умаслить судьбу,
усердствовал то над рукой Венеры, то над виноградной гроздью.
Наконец счастливый день настал. 15 мая 1956 года Милан отвез Флоранс в
одну из лучших клиник, где ей отвели элегантную палату. Милан свято верил,
что первые впечатления накладывают отпечаток на всю дальнейшую жизнь
новорожденного, и не поскупился, надеясь, что в один прекрасный день его
расточительность окупится сторицей. Он знал, что через несколько дней ему
заплатят за полгода тяжелой работы, да и вообще не умел экономить.
Флоранс надеялась, что у них родится дочь и она назовет ее Лукрецией...
Родился мальчик. Все время пребывания в клинике он оставался безымянным.
Милан каждый день приходил навестить жену с сыном, и лицо младенца -
некрасивое, грубой лепки - приводило его в замешательство. Малыш почти все
время спал, и утонченная обстановка никак на него не влияла, а ведь родители
так старались... Флоранс отказывалась кормить сына грудью: его маленький
ротик был якобы слишком жадным, а губы - ужасно шершавыми. Этот ребенок
оказался сплошным разочарованием: унылая внешность мальчика не сочеталась ни
с одним из горделивых имен, которые обсуждали над его колыбелькой родители.
Назови они сына Лоренцо - никто не вспомнит о Лоренцо Медичи Великолепном,
потому что он будет похож на подмастерье брадобрея. Имя Джузеппе тоже не
подойдет, ибо он скорее станет сапожником, чем Верди. Имена Романо или Лука
казались слишком заурядными и какими-то деревенскими.

Через неделю после появления на свет безымянный мальчик вынужден был
покинуть родильное отделение. Флоранс уже час сидела на постели с ребенком
на руках и чемоданом у ног в ожидании мужа. Малыш серьезным взглядом смотрел
на мать, она тоже глядела на сына без улыбки. Флоранс почти утешилась насчет
некрасивости сына, теперь она находила, что он полон достоинства. "Мы
напрасно искали среди имен художников и меценатов, - думала она. - Стоило
вспомнить о Ватикане - в конце концов, он родился в Риме!"
"Григорий, - шептала Флоранс, поглаживая лысый череп младенчика. - Нет,