"Александр Бушков. Континент (Авт.сб. "Волчье солнышко")" - читать интересную книгу автора

с капитаном во главе.
И ромашки растут
у старшины на голове...

- Черт возьми, какая колоритная страница сорок первого года -
заградительные отряды... - тихо, невидяще глядя в пространство и ни к кому
не обращаясь, говорил Савва Иваныч. - Вот о ком следовало бы написать
пухлый роман, ну почему у них не было своего Симонова... Ты со мной
согласен, Гай?
- Я со всем согласен, - сказал Гай.
Они уже изрядно опьянели, мрачно и неожиданно, как умеют только
славяне.
- Слушайте сюда! - крикнул хозяин, тоже успевший изрядно пригубить. -
Начинается веселье! Похлопаем и поприветствуем тени! Наши дорогие гости,
прошу без чинов и званий, у вас их все равно отобрали!
Он выбрался из-за стойки и бродил по залу, шатаясь, колотя в медный
поднос, а в зале, оказывается, были уже заняты все столики - тени со
звездами, ромбами, шпалами и прочей геометрией в петлицах, тени со
звездами и полосками на погонах, тени в штатском, тени в платьицах
довоенного и послевоенного фасона, тени в спецовках, просто тени, не было
ни одного живого, и в тишине, под которую обычно плачут, вопил хозяин:
- Да не будь я Абрам, это таки стоит обмыть! Рахилечка, еще бокалы
дорогим гостям! Кто сказал, что евреев это обошло? Оно их таки весьма не
обошло! Весьма! Здравствуйте, шалом, шалом и прошу без чинов! Василий
Константиныч, ваше здоровье! Сергей Мироныч! Товарищ Кронин, товарищ
Крумин! Товарищ Крестинский, товарищ Ломов! Кясперт! Комаров! Енукидзе!
Ербанов! Постышев! Гамарник, Ян Борисович, вам повезло больше всех, вы
пустили себе пулю в лоб, когда это начиналось, впрочем, это начиналось
гораздо раньше, Остапу Вишне в тридцать третьем влепили пятнадцать лет!
Пливанов, великий русский лингвист, вашего портрета так и не удалось
отыскать для посвященной вам конференции - уже потом. Но вы-то получили
пулю в тридцать восьмом, улыбнитесь из могилы энциклопедическим словарям!
И самое скверное даже не то, что вас вывели в расход, хотя вы были славой
и гордостью! Самое скверное в том, что на каждого пережившего мы начинаем
смотреть подозрительно - а что у вас в прошлом, мил-сдарь, как это вы
уцелели? Он, конечно, объяснит вам, что при любом терроре нельзя
расстрелять абсолютно всех, вы и сами это знаете, но продолжаете смотреть
на него с подозрением...
Он бил в поднос, плакал, кричал что-то на скверном идише и кружился в
неумелой лезгинке, а растрепанный воробей орал:

Звонко клацали затворы,
спецэтапом до Печоры...

и от призраков было уже не протолкнуться, Гай с Саввой Иванычем бродили
меж столиками, чокаясь с каждой подвернувшейся рюмкой, кто-то подарил им
на память оборванную с мясом петлицу комбрига, кто-то объяснил, что в
лагерях имели шанс выжить в первую очередь врачи и парикмахеры, кто-то
доверительно рассказал, что хуже всего, когда били сапогом под копчик, а
чью-то дочку хоть и вышибли из института, хоть и изнасиловали в