"Александр Бушков. Курьез на фоне феномена (Авт.сб. "Волчье солнышко")" - читать интересную книгу автора

грубо влекли.
А влекли его к скамейке, где восседал - нога за ногу, - постукивал
орленым портсигаром по колену чрезвычайно подтянутый и обаятельный
господин в голубом мундире с серебряными погонами и аксельбантами. И у
этого на пуговицах - орлы, орлы, орелики, старорежимные отмененные
пташечки! Господи, что же это делается-то?
- Господин Мявкин! Ромуальд Петрович! - расцвел голубой так, словно до
сих пор и не видел от жизни настоящей радости. - А мы уж ожиданиями
истомились, знаете ли... Позвольте представиться - Охранного отделения
департамента полиции поручик Крестовский!
- Бомба у его за пазухой, - мрачно наябедничал детина. - Когда брали,
кричал - вы, мол, здесь, а я в вас кину. Плетюганов бы вдосыт...
Вслед за тем сноровисто обшарил карманы Мявкина и, будучи немного
обескуражен отсутствием в оных метательно-взрывчатых предметов, передал
голубому партбилет.
- Ка Пэ Эс Эс, - выразительно прочитал голубой. - Ого, новое название,
в целях конспирации надо полагать. Бумага и фактура не в пример роскошнее
- разбогатели, господа большевики? Еще одна экспроприация, видимо?
Происходящее все больше кренилось в сторону самой дикой фантасмагории,
но, странное дело, Мявкин почему-то сразу поверил, что это не розыгрыш и
не кино, что все взаправду, что это проклятое прошлое, а светлое его
настоящее с беспечальным бытием, спецбуфетом и президиумами наступит аж
через... И даже если все обойдется, впереди - сыпной тиф, сырой хлеб,
субботники, где надо вкалывать всерьез, и масса других неудобств, уместных
лишь на экране цветного телевизора...
В голове у Мявкина лихорадочно прыгали обрывки прочитанных книг и
виденных фильмов. Он набрал в грудь побольше воздуха и тоненько завопил:
- Сатрапы, мать вашу!
Но голос сломался петушиным тенорком. Витая казачья плеть чрезвычайно
больно проехалась по его спине справа налево, слева направо, и из горла
вырвалось лишь:
- Ва-ва-ва...
- Вот именно, - сказал поручик. - Я вами удручен, господин Мявкин.
Брали бы пример с господина Лермонтова. - Он полузакрыл глаза и звучно
продекламировал: - "И вы, мундиры голубые..." Вот это впечатляет,
проникнуто неподдельным чувством. А вы? "Сатрапы" - как пошло... В стиле
истеричной курсистки. Но мы отвлеклись. Большевик?
- Большевик, - гордо сказал Мявкин. - Номенклатурный!
- Ах, как это плохо, - скорбно покивал головой поручик. - Понимаете,
большевиков мы сажаем в тюрьму, отправляем на каторгу, ссылаем в дикие
тундры. Где золото моют в горах - изволили слышать романс? А то и вешаем -
когда речь идет о важных птицах, к которым вы, господин Мявкин, судя по
вашим документам, безусловно принадлежите. Как вам перспектива?
- Шкуру спущу и в Туруханск голым пущу, - грозно пообещал детина,
демонстрируя кулак, заслонивший Мявкину все окружающее. Жутко было и
подумать, что этот кулак способен сотворить с ребрами и зубами. -
Запираться перед господином поручиком? Я т-те, сицилист!
Поручик Крестовский курил, элегантно выпуская дым. Невыносимо
рентгеновские были у него глаза, просвечивавшие, казалось, каждую клеточку
организма и выдававшие ей заверенную печатью характеристику.