"Артем Абрамов, Сергей Абрамов. Убей страх: Марафонец " - читать интересную книгу автора

рибоковский костюмчик, кроссовочки, еще не испытанные километрами, на ноги
нацепил и выбежал прямо в морозное воскресное зимнее утро. Он бежал от метро по
Сокольническому валу, похожему, как сказано ранее, на улицу из сна (справа -
лес типа парк, слева - грязно-серые бетонные стены домов типа город), легко
несся по снежку, не убранному с тротуара, в сторону боковых, вечно распахнутых
ворот парка, ведущих прямиком в ту его часть, которая и считается у местных
жителей лесом. Если можно назвать так истоптанные ими, жителями, и засранные их
собаками аллейки среди больных городских деревьев. Но - зима на дворе, воздух
чист и звенящ, людей и собак в этот час в парке или в лесу - немного.
Вот добегу, думал Чернов все-таки мрачно, вот нырну в ворота, и будто я и
не в Москве уже, будто где-нибудь в дальнем Подмосковье или вообще даже в
Рязанской губернии, в Сибири, на Чукотке, где - никого, где никто не лезет к
тебе с дружбой или советами, где ты - один, Бог, царь и герой в одном
флаконе...
Глупости, по сути, в голову лезли. А ведь прежде - никаких глупостей,
которые отвлекают от прекрасной идеи бега плюс победы, никаких посторонних
мыслей - лишь холодный счет кругов. Пони.
Так то на стадионе, на круге, точнее - овале, а здесь - путаные дорожки в
лесу, снежок скрипит под подошвами, струйка пота потекла по спине, птица на
ветке никого не боится, а на другую ветку зимнее солнышко нанизано, круглое и
бледненькое - ах, счастье! - а ты, хоть и не в тундре, все равно - Бог, царь и
герой... То есть идея бега, как видно, никуда не делась, но, лишенная победной
составляющей, перестала быть самоцельной. Так и просится на ум махровая
банальщина: была у него жизнь ради бега, остался бег ради жизни.
Но описанные милые радости с птицей и солнцем на ветке были еще впереди, а
пока Чернов чесал крупной рысью по родному Сокольническому валу, дышал
размеренно и ровно, дыхалки ему хватало надолго, несмотря на некие все же
злоупотребления той veritas, которая in vino. А улица между тем была на диво
безмашинна и безлюдна - как в первом дежурном сне. То ли спали еще
сокольнические жители, то ли чума пришла в их бетонные дома и выкосила всех до
одного, включая собак. Оба предположения казались Чернову фантастическими, но
он и не искал достоверных, а просто бежал себе и бежал и плавно вошел в
поворот, за которым всегда имел место обветшавший дворец хоккейных баталий.
Всегда имел, а нынче раз - и не имел никакого места!
Или все же имел, куда он денется, просто Чернов его не увидел, не до
дворца Чернову стало.
Внутри, в животе - в желудке, в кишках, в печенке, какая в черту, разница!
- медленно-медленно рождался знакомый холодок, предвестник "сладкого взрыва", а
ведь давно решил, что - все, фигец котенку, отвзрывался, но - вот он, вот вот,
вот, вот!.. И провалился, а точнее - рухнул в счастье ослеп, оглох, перестал
существовать, или опять точнее - разлился морем, да что морем - космосом
распахнулся, превратился в бесконечность, стал Богом, только Богом и - никаких
царей и героев!..
И умер...
... И снова ожил - как прежде, как всегда оживал, - только успел поймать
за хвост залетную мыслишку: ну никогда же так пучково не колбасило, ах, кайф!..
И побежал мощнее, все ускоряясь - будто опять победа у финиша ручкой замахала.
И пришел в себя, наконец. И осознал себя. И увидел, что зима кончилась. То есть
ее здесь и не было - зимы.
И пришло ключевое слово: "здесь"! Антоним пропавшего "там".