"Елизавета Абаринова-Кожухова. Недержание истины" - читать интересную книгу автора

юбилей и уже накропал по этому поводу недурные стишки. - Поэт с ловкостью
фокусника извлек из кармана засаленного пиджака мятый листок и замогильным
голосом начал чтение:
- Я видел милицию воочию, во всей ее самости...
Однако Святославский безжалостно прервал сие поэтическое откровение:
- Господин Щербина, мы с инспектором решили провести следственный
эксперимент, и вам в нем отведена роль Сальери. Но теперь вам предстоит
сыграть ее не понарошку, а по-настоящему.
Щербина такому предложению ничуть не удивился:
- С удовольствием. Когда?
- Прямо сейчас, - заявил режиссер. - Зачем откладывать? Итак, господин
Щербина, вы - Сальери. Мы находимся в Вене... В каком году это случилось?
Серапионыч вновь развернул газету и поискал статью:
- В тысяча семьсот девяносто первом. - И, вздохнув, добавил: -
Любопытные тогда были, наверное, времена. Вот бы перенестись туда -
ненадолго, конечно. Послушать Моцарта, взглянуть на Екатерину Вторую,
побеседовать с Вольтером, с Фонвизиным...
- И испытать на себе все прелести французской гильотины, - не удержался
Дубов.
- Да-да, это же эпоха Великой Французской революции! - подхватила
баронесса. - Великие потрясения, великие дела... И неподалеку - уютная
бюргерская Вена с маленькими пивнушками и обилием художников, поэтов,
музыкантов, съехавшихся со всей Европы...
- Но, наверное, отзвуки Революции долетают и до Вены? - осторожно
предположил инспектор Столбовой.
- Ну разумеется! - радостно подхватил Святославский. - Очень даже
долетают. Грабь награбленное, все поделить и вообще - отречемся от старого
мира. И если во Франции так запросто казнили своего короля, то и по
соседству, В Австрии, отравить какого-то композиторишку - сущие пустяки.
- Ну, куда вы хватили! - возмутился инспектор. Это уж, извините,
передерг. Так можно бог знает до чего договориться!
- Ну ладно, оставим гильотину в покое, - не стал спорить режиссер. -
Сосредоточимся на яде. То есть на Сальери.
- Простите, но если я - Сальери, то что мне делать? - подал голос
Щербина.
- Как что? - вскинул брови режиссер. - Раз вы музыкант, то и играйте.
- Что?
- Музыку Сальери, разумеется.
- Но я ничего из Сальери не знаю...
- Тогда Моцарта, - распорядился Святославский.
- Посторожите мою сумку, - попросил Щербина и полез на помост, где
стояли рояль и ударная установка.
Устроившись за инструментом и открыв крышку, господин Щербина тронул
клавиши. Обедающие уже подумали было, что администрация "Зимней сказки"
решила пустить музыку и в дневное время, однако вместо ожидаемых джазовых
мелодий, способствующих лучшему пищеварению, на почтеннейшую публику
обрушились аккорды моцартовского "Реквиема", особую жалостность коим
придавали как манера исполнителя, так и некоторая расстроенность рояля.
Однако Святославскому, похоже, только того и нужно было. В то время как
слушатели от неожиданности роняли ложки и дивились столь неожиданному