"Гусейн Аббасзаде. Той победной весной (Из дневника лейтенанта Гиясзаде) " - читать интересную книгу автора

медиков, что больные туберкулезом должны хорошо питаться, вернулся в свою
комнату, взял сливочное масло, сахар, банку свиной тушенки, буханку хлеба.
При виде такого обилия продуктов у больного заблестели глаза. Он
приложил руку к груди и благодарно закивал головой: "Данке шён, данке
шен!.."
В отличие от него, старуха почему-то радости не выразила. Процедив
сквозь зубы то же "данке", она взяла принесенное мной и спрятала в ящик
буфета. Это мне совсем не понравилось. "Вот карга, - подумал я, - даже
"спасибо" сказать по-человечески не может! И откуда столько злобы? Ну да
пусть катится к черту не для нее принес, для больного".
Больной что-то сердито сказал старухе; она ворча открыла буфет, достала
оттуда хлеб, отрезала кусочек, намазала маслом, положила на табурет.
Я был поражен: "Что же это за мать?! Ведь хорошо знает, что сын тяжело
болен, ему нужны калории, а ей подаренных продуктов жалко! Что она дала?
Кошке облизнуться!.."
Больной начал есть, а я продолжал наблюдать за старухой. Уж очень
странно, нервозно вела она себя. Когда сын что-то говорил, вздрагивала,
втягивала голову в плечи, со страхом косилась на меня, будто ожидая удара,
вроде бы хотела уйти, но не уходила. Наконец я не выдержал:
- Фрау, не бойтесь. Мы не трогаем мирное население. У нас счеты только
с фашистами.
Но и после этого старуха не успокоилась.
- Мама, господи! лейтенант говорит правду. Они нас не трогают. Нам
нечего бояться, - сказал больной, завернулся в одеяло и закашлялся.
Когда старуха подошла к табурету, чтобы забрать опустевшую чашку, я
случайно взглянул на ее руки: морщинистые, с проступающими сквозь кожу
синеватыми жилками, они дрожали. И чего боится? Вот же вбила себе в голову!
Я знал, что немецкая пропаганда устрашала людей местью русских, нашими
зверствами, но чтоб настолько запугать!..
Старуха унесла чашку, сняла с табурета матерчатую салфетку, чтобы
стряхнуть ее, и, проходя мимо меня, сделала знак глазами в сторону больного,
но я так и не понял, что она хотела сказать этим.
Стряхнув салфетку и возвращаясь к табурету, старуха снова показала мне
глазами на больного, но я по-прежнему ничего не понимал: оставить ли его в
покое просит таким образом или хочет обратить на что-то мое внимание? В
недоумении я смотрел то на нее, то на ее больного сына. Тот, повернувшись на
бок, смежив веки, казалось, дремал.
Видя, что я ничего не предпринимаю, старуха взяла щетку и под предлогом
того, что собирается вытирать пыль, направилась к стоявшему в углу комнаты
книжному шкафу. Оттуда она снова стала делать мне знаки, указывая головой в
сторону больного.
Я только пожал плечами. Вот странная! И что этим хочет сказать?
И тут, укрывшись за шкафом, старуха закричала:
- Держите! Держите!..
Услышав это, мужчина вскочил, стремительно сунул руку под подушку, но я
опередил его, навалился сзади, крепко вцепился в его горло. На крик вбежал
Коневский.
- Осторожно! У него есть пистолет! Пистолет!..- кричала старуха, не
вылезая из-за шкафа.
Я рванул мнимого больного па себя, повалил его на пол.