"Мансур Абдулин. 160 страниц из солдатского дневника " - читать интересную книгу автора

мы "прудили". "Мочой младенцев" бабушка, как она говорила, лечилась сама и
лечила дедушку, а за наш "труд" награждала нас кусочком сахара. И все время
твердила, предупреждала: "Мотрите, стервецы, не подливайте водицы! У вас
отец честный! Не позорьте отца!" Я был твердо убежден в детстве, что никто
нигде никогда досыта хлеба не ест, что хлеба всегда было очень мало, не то
что черемши или щавеля... Когда я чуть-чуть подрос, меня отец стал брать в
тайгу. Больше всего мне понравился березовый сок. Сладкий, как сахар! "Но
где растет хлеб или мука?" - спрашивал я отца. "Покажу, покажу. Только
погоди. Выйдем из тайги, и я покажу тебе, как растет хлеб", - отвечал он мне
и посмеивался хитро. "А разве хлеб не в тайге растет?" - с удивлением
спрашивал я его. "...Все растет в тайге, а хлеб где может расти?" - думал
мучительно я. Вышли мы из тайги к концу дня - к желтому полю без конца и
края. "Вот он, хлеб! Смотри, сынок..." Я ищу глазами, но, кроме высокой
травы желтого цвета, ничего не вижу. Отец подошел к желтой траве, оторвал
верхушки, потер между ладоней, сдунул мусор. Я увидел пузатенькие крупинки.
Отец бросил их себе в рот и стал жевать, прищурившись. Дал и мне. Я разжевал
и узнал знакомый вкус сырого теста. "Это зерно. Его в мельнице мелют и
делают муку, а из муки мамка печет хлеб", - растолковывал мне отец. "Какое
огромное поле! А почему хлеба мало?" - не понимал я...
Хоть бы корочку пососать. Здесь, на донской земле, хлеб зовут не
"пшеница", а ласковей: "пашаничка"...
Наш старшина появился неожиданно. Хоть он и обрадовался, что нашел нас,
но и изрядно трусил. Неделю морил роту голодом! Я обычно его привык видеть с
красной и жирной физиономией, но теперь он был таким же, как мы, истощенным.
Я даже испугался, что он явился без хлеба и еле-еле передвигает от голода
свои ноги. Но наши кони, запряженные в огромную двуколку, были сытые, с
раздвоенными холками. Двуколка тяжело груженная...
Старшина ходит между нами, лежащими пластом, и уговаривает получить
хлеб, сахар, махорку... Запахло ржаным хлебом и от старшины, и от
двуколки... Зашевелились мы. Старшину ругать нет пока сил. Надо сначала
ожить. Вот поедим, а потом старшине от нас не будет пощады, сдерем с него
шкуру!..
Пришлось по булке на брата. Старшина поторопился объяснить, что хлебом
кормил лошадей. Мы не спорили: кони-то вон какие упитанные! Без хлеба разве
они выдюжили бы?! Сами бы пали и хлеб наш не довезли. Старшина все же
молодец. От своей булки себе ломтик отрезал и нам советует съесть не более
ста граммов за первый прием, иначе "живот срежет, сколоти начнутся, не дай
бог!".
- Хлопцы, не жадничайте, - скороговоркой наставляет старшина. - Срежет
живот! А лучше сосите помаленьку! Как конфетку! По крошечке пропустите!..
Суворов Павел Георгиевич заметил одобрительно:
- Старшина правильно нам советует, знает свое дело...
В сыром - начало ноября - воздухе разливался терпкий аромат ржаного
хлеба. Мы дышали хлебом. Мы впитывали желудками хлеб. Мы оживали... Стали
подсмеиваться над собой - что уже почти умирали. Смеялись над старшиной, как
он немного трусил, увидев нас, лежащих пластом... Смеялись и над тем, что
старшина тоже "поддошел"...
- Не мог глядеть на хлеб, - радостный, что совесть у него чистая,
рассказывал старшина. - Я буду сытенький, а рота с голоду заморилась...
Словом, все шло хорошо, и был у нас настоящий праздник!