"Пьер Абеляр. Диалог между философом, иудеем и христианином" - читать интересную книгу автора

Утверждает идолопоклонник о камне или бревне или каком-нибудь творении:
вот - истинный Бог, Творец неба и земли. И какую бы явную мерзость он ни
высказал, кто в состоянии опровергнуть его, если разуму совсем не дозволено
рассуждать о вере? Ведь уличающему его, и скорее всего христианину, он
тотчас же противопоставит то, что сказано выше: "та вера не имеет цены:" и
т.д. Тотчас же христианин смутится в самой своей защите и должен будет
сказать, что вовсе не нужно слушать доводов разума там, где он сам вовсе не
разрешает их применять и совершенно не дозволяет себе прямо нападать на
кого-либо в вопросах веры при помощи разума.
ХРИСТИАНИН. Как говорит величайший из мудрецов: " есть у человека пути,
которые кажутся прямыми, приводят же они его в конце концов к смерти ";
такими оказываются в большинстве случаев и доводы разума, то есть
высказанные разумно и соответствующим образом, хотя на самом деле они вовсе
не таковы.
ФИЛОСОФ. Что же сказать о тех, кто считается авторитетом? Разве у них
самих не встречается множества заблуждений? Ведь не существовало бы столько
различных направлений веры, если бы все пользовались одними и теми же
авторитетами. Но, смотря по тому, кто как рассуждает при помощи собственного
разума, отдельные лица избирают авторитеты, за которыми следуют. Иначе
мнения всех Писаний должны были бы восприниматься одинаково (indifferenter),
если бы только разум, который естественным образом прежде них, не был быв
состоянии о них судить. Ибо и сами писавшие заслужили авторитет, то есть
достоинство, которое заставляет им немедленно верить, только благодаря
разуму, коим, по-видимому, полны их высказывания.
По их собственному суждению, разум настолько предпочитается авторитету,
что, как упоминает ваш Антоний, "поскольку смысл человеческого разума в том,
чтобы быть изобретателем наук, то науки меньше всего нужны тому, у кого этот
смысл не затронут" [29]. В любом философском диспуте считается, что
авторитет ставится на последнее место или совсем не принимается во внимание,
так что вообще стыдятся приводить [доказательства], происходящие от суждения
о вещи, то есть от авторитета. Те, кто доверяет своим собственным силам,
презирают прибежище чужой помощи. Поэтому правильно философы признали, что
топосы подобных доказательств, когда считается, что к ним прибегает скорее
оратор, нежели философ, являются совершенно внешними, устраненными от вещи,
лишенными всякой силы, поскольку они заключаются скорее в мнении, нежели в
истине, и не требуют никаких ухищрений ума для того, чтобы отыскать
собственные доказательства, и что тот, кто их приводит, пользуется не своими
словами, а чужими.
Поэтому и ваш Боэций, объединяя в своих "Топиках" изречения о топосах
как Фемистия, так и Туллия [Цецерона], говорит: В суждении о вещи то, что
является доказательствами, так как они представляют свидетельства, но суть
при этом топосы неискусные, несвязные, исходит, по-видимому, скорее не от
вещи, но от мнения" [30]. Опять он же говорит об этом, следуя Туллию: "Для
них остается тот топос, о котором он говорит, что он взят извне. Он
опирается на суждение и авторитет и является лишь вероятным, не заключая
ничего необходимого"
И немного ниже говорится: этот же топос был построен внешним образом,
потому что он берется не из того, что является предикатом или подлежащим, но
образуется согласно суждению, данному вовне. "Потому также, - говорит он -
топос называется безыскусным и чистым, что оратор создает доказательства не