"Александр Абердин. Летящие по струнам - скользящие по граням" - читать интересную книгу автора

Вот уж чего я не мог себе никогда представить, так это того, что смогу
привыкнуть к тюрьме и своей одиночной камере. С того дня, как меня в нее
засадили, прошло десять месяцев и одиннадцать дней. За это время я успел не
только обзавестись пусть и не добротными, но все же кое-какими вещами, хотя
большинство из них было всего лишь пластиковыми подделками. Особенно все то
холодное оружие, которое я купил в тюремной лавке. Теперь на моей полке над
столом стояло несколько десятков книг, в основном по юриспруденции, а также
с полсотни маленьких скульптурок, вылепленных мною из хлебного мякиша с
добавлением некоторых других продуктов. Они были двух типов, реалистичные,
изображавшие моих друзей, и карикатурные - тех, кто засунул нас в эту тюрягу
и некоторых местных типов. До этого времени я и не знал за собой такого
таланта, но он во мне как-то прорезался. Однако, вовсе не лепка стала здесь
моей главной страстью, а война с тюремной системой и тюремщиками, причем
война совершенно особого рода. Как бы там ни было, но не смотря на то, что
мы угодили в тюрьму для особо опасных преступников, довольно большое
количество гражданских прав мы все-таки имели и именно ими я и решил
воспользоваться.
Раз в неделю мне разрешалось написать письмо родным и близким. Увы, но
все они сидели в одной тюрьме вместе со мной. Бывшей жене я писать не мог,
но у меня имелся сын Виктор, которому я и стал писать письма, рассказывая о
себе и своей жизни, а также о том, как меня и моих друзей оболгали и
засадили в тюрягу. Пока что от него я не получил ни одного ответного письма,
хотя и знал, что Виктор жив и еще двадцать лет назад находился на Земле. Я
не стал извиняться перед сыном, как и не стал изливать свой гнев на бывшую
жену за то, что она пошла вслед за мной в космолетчики, хотя и могла. Вместо
этого я рассказал сыну о себе, о том, что я, наверное, рядом с ним выгляжу
полным балбесом, ничего не знающем о жизнь и живущим одними только
космическими полетами. В общем честно признался в том, что все гравилетчики
это люди с большим прибабахом на голову и по существу вечные если не дети,
то точно восторженные юнцы, а кто-то этим очень умело пользуется. Самое же
главное, что я не просил его ни в чем мне не помогать и даже более того,
написал ему, что теперь буду сражаться с системой всю свою оставшуюся жизнь,
пока когда-нибудь не помру от старости.
Поскольку все мои электронные письма читали тюремные цензоры, это
позволяло мне хотя бы им рассказать всю правду о произошедшем. Дойдут ли мои
письма до Виктора или нет, это уже не столь важно. Скорее всего нет, но и
этот факт также вооружал меня против системы - на каком основании! На суде
никто из нас не признал себя виновным и уже одно только это давало нам
кое-какие основания к действиям. Поэтому я каждый день сидел по свои три
положенных часа за компьютером и строчил жалобы во все инстанции. Вплоть до
посольств тех планет, на которые летала "Синяя птица". Хотя мы и не
совершали никаких подвигов, но довезти пассажиров и грузы так же бережно,
как мать доносит свое дитя до колыбели, это тоже что-то значит. Увы, но
права подавать апелляции мы все были лишены. Зато мы имели право раз в
неделю целых четыре часа беседовать с тюремным психологом и со священником.
Поэтому уже на следующий день после того, как робот втолкнул меня в камеру,
пролежав сутки на холодном стальном полу, на следующий день я в один миг
стал православным, католиком, мусульманином, иудеем, буддистом и вдобавок ко
всему славяноязычником, а потому назначил встречи психологу и всем шести
попам.