"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Новый Аладдин (Авт.сб. "Тень императора") (детск.)" - читать интересную книгу автора

интересовался названиями улиц, потому что рю де Ришелье звучало для него
так же прекрасно, как и рю Риволи; он просто шел, сворачивая куда-нибудь,
одних обгоняя, другим уступая дорогу, смущенно отворачиваясь от
насмешливых глаз своих парижских ровесниц. Порой, проходя мимо
какого-нибудь магазина, он, словно не веря себе, дотрагивался до окна,
украшенного товарами, и пальцы ощущали прохладу стекла или осторожно,
незаметно, чуть-чуть касались ствола дерева на обочине тротуара - дерева,
которое помнило, должно быть, и коммунаров Парижа, и Гюго, и Золя. Может
быть, именно отсюда любовался Маяковский перспективой улочки, сбегавшей к
набережной Сены; может, именно здесь пришло ему в голову стихотворное
объяснение в любви к красивейшему городу мира. "Я в Париже, в Париже, -
шептал Озеров, - слышите, Петр Кузьмич, уважаемый директор! Вы думаете,
что я сижу сейчас у вас в Федоскине, а я шагаю по набережной Вольтера!"
Так он прошел мимо грузовичка, с которого шофер в вельветовой куртке
сгружал на тротуар какие-то ящики.
- Эй, Жан! - позвал шофер.
Озеров оглянулся.
- Вы мне? - спросил он по-французски.
- А кому же еще?
- Я не Жак.
- Ну, Жак. Помоги-ка ящики перетаскать на третий этаж. Профессор
заплатит.
Озеров носил ящики, пока у него не заболела спина, но когда наконец все
они были водворены в профессорскую квартиру, ее хозяин, молчаливый старик
с седой эспаньолкой, не говоря ни слова, уплатил ему двадцать франков.
- А я что говорил? - озорно ухмыльнулся шофер. - Поехали.
- Куда?
- Тут бистро за углом. Согреемся.
- Так ведь не холодно.
- Для аппетита, чудак.
Бистро оказалось узкой, длинной комнатой, похожей на трамвайный вагон.
Озеров, как истый парижанин, не моргнув глазом выпил бокальчик чего-то
горячительного, но безвкусного, к тому же еще противно молочного цвета и
пахнущего анисовыми каплями. Но как это называется, спросить не рискнул. К
тому же шофер торопился:
- Шагай, Жак. Может, еще встретимся. Чао.
- Чао, - шиканул Озеров.
В голове у него шумело. Сердце пело: "Я в Париже, в Париже, в
Па-ри-же!" Домой он вернулся только к вечеру, истратив все свои франки. Он
съел кусок мяса в теоном кабачке у рынка, попробовал кавальдоса, который
оказался не вкуснее самогона, проехался на метро и добрый час отдыхал под
кронами Тюильрийского парка. Где-то на окраине у забора, оклеенного
афишами велогонок, он "вызвал" свою московскую комнату и повалился на
постель, даже не сняв ботинок, - так гудели ноги. И, уже засыпая,
вспомнил, что, пожалуй, никто и не заметил, как он появился в Париже и как
оттуда исчез.
После парижской прогулки у Озерова, что называется, разыгрался аппетит.
"Окно" уже не удовлетворяло его: он стремился к открытой двери. И сезам
отворялся поочередно то в Риме, то в Лондоне, то на каналах Венеции, то на
пляжах Дубровника или Ниццы. Озеров где-то читал, что Валерий Чкалов