"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Новый Аладдин (Авт.сб. "Тень императора") (детск.)" - читать интересную книгу автора

набережная в этот вечерний час, когда сумерки на улице еще не сгустились
до темноты и фонари еще не зажглись, заглядывая в почерневшую реку. Но
здесь браслет засветился, как фонарик. Озеров машинально тронул его, и он
легко повернулся под пальцами. И сразу стало светлее... Стены комнаты в
углу раздвинулись или растаяли. Озерову показалось, что он в зрительном
зале кинотеатра, перед ним экран, а на экране Москва-река,
буро-зеленоватая, с нефтяными пятнами, с гранитными откосами набережной и
зеленым лесом, бегущим в гору. "А что на другом берегу?" - мелькнула
мысль, и он увидел Лужники с большой ареной вдали и Дворцом спорта на
первом плане. Проплыл мимо белый катерок, оставляя позади пенистую
дорожку. "А еще дальше наша набережная, и наш восьмиэтажный дом на углу",
- словно подсказал кому-то Озеров, безотчетно предполагая, что экран все
это покажет. И не ошибся. Берег пронесся мимо него, словно он наблюдал его
с самолета; смутная линия домов вдруг прояснилась, и знакомый
восьмиэтажный дом вырос перед ним с декорированными цветной фанерой
балконами. "А вон и мое окно!" Оно приблизилось, как в кино, когда
съемочный аппарат наезжает на объект съемки, и Озеров узнал и рамы, и
подоконник, и тюлевые занавески со знакомым рисунком, и даже забытую на
подоконнике авторучку. Все это было в натуральную величину, как в цветном
фильме на экране, словно окаймленном светящейся синей ленточкой и
загадочно повисшей перед ним в крохотном воздушном пространстве его
здешнего обиталища.
Седая женщина в синем платье, неожиданно возникшая в кадре, открыла
окно и исчезла за рамкой экрана. "Мария Ивановна, - вспомнил Озеров, -
пришла с работы, хату проветривает". Мария Ивановна была его соседкой,
любезно согласившейся следить за пустовавшей комнатой во время его
отлучек. Находившаяся в действительности за сорок километров от него,
Мария Ивановна стояла так близко, что он мог, не вставая, дотронуться до
ее руки. Ему вдруг захотелось поглядеть в окно из комнаты, чтобы проверить
или погасить это удивительное волшебство. И оно опять не подвело: он
увидел из комнаты и реку, и набережную, и одинокого удильщика со
спиннингом у ее парапета. Это была его комната; никакой телевизор не мог
воспроизвести ее детальнее и точнее. То стол, покрытый клеенкой, возникал
перед ним, то книжный шкаф, то - крупным планом - русско-испанский словарь
на столе, то волновая шкала старенького радиоприемника. Волшебный экран
отвечал буквально на каждую мысль. Вспомнилась полочка с английскими и
французскими книгами - и вот уже их пестрые обложки выстроились
разноцветной шеренгой корешков. И буквально в каком-нибудь полуметре от
Озерова - протяни руку и бери.
Ничего объяснить себе он не мог да и не пытался: он просто приказывал
невидимому джинну", как Аладдин, овладевший чудесной лампой: "На улицу!" -
и тотчас же изображение последовало за мыслью. Он видел даже не отражение
и не зрительное воспроизведение действительности, а саму действительность
в ее сиюминутном состоянии. Именно так выглядела и шумела сейчас улица у
его дома в Москве, именно эти автомобили проезжали по ней, именно их
колеса шуршали по асфальту, именно эти люди проходили и голоса их звучали
рядом. Озерову даже показалось, что он сам идет среди них и улица медленно
плывет навстречу со своими витринами, киосками, регулировщиком на
перекрестке и плакатами чахлого кинотеатрика на углу переулка. "О чем
они?" - спросил он мысленно, и афиши послушно приблизились, демонстрируя