"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Новый Аладдин (Авт.сб. "Тень императора") (детск.)" - читать интересную книгу автора

руку. В пальцах у нее - Озеров не был уверен, что это пальцы, - ярко
сверкнул какой-то предмет, не то осколок зеркала, не то кусочек
полированного металла. Сверкнул, взлетел, вычертив в воздухе двухметровую
радужную параболу, и погас в траве.
Озеров побежал к тому месту, где закончился путь сверкнувшей дуги,
разбросал ногой бутылочные осколки и увидел совсем прозрачный, будто
хрустальный браслет. По форме он напоминал японские браслеты для
гипертоников, но был сплошной, без звеньев и словно пустой внутри. В нем
как бы вспыхивало и затухало отраженное солнце. При этом он был почти
невесомым и теплым, словно еще хранил человеческое тепло. Впрочем, почему
человеческое? Может быть, свое внутреннее, вызываемое какими-то его
собственными физическими свойствами.
Озеров попробовал надеть его на руку; браслет легко растянулся и снова
сжался, плотно обхватив запястье, но кожа даже не почувствовала
прикосновения металла, а может быть, и не металла, а какого-то незнакомого
Озерову пластика. Он поднес его к глазам и... ничего не увидел. Дотронулся
до запястья - браслет был на месте, по-прежнему теплый, выпуклый,
неотличимый на ощупь от тела и прозрачный до невидимости. Озеров
попробовал снять его и не мог: браслет словно прирос к руке, стал ее
частью, только недоступной для глаза. И в то же время он вращался или
что-то в нем вращалось, когда его поворачивали у запястья. "Ладно, потом
сниму", - подумал Озеров и поспешил домой.
Жил он при школе в подмосковном селе Федоскине, где по окончании
института преподавал английский язык. Обычно он ездил сюда из Москвы, но
на время майских экзаменов переселился в предоставленную ему директором
небольшую комнатушку под лестницей. В комнате помещались только
кровать-раскладушка да письменный столик, за которым Озеров проверял
ученические тетради. Сейчас, когда солнце уже зашло и сумерки наложили
свою печать на все окружающее, браслет опять открылся глазу, чуть-чуть
мерцающий, полупрозрачный, точно нездешний. Но когда загорелась настольная
лампочка, он снова исчез, по-прежнему невидимый, неотличимый от руки. И
по-прежнему его невозможно было ни сдвинуть, ни снять.
Рассказать о случившемся кому-нибудь в школе Озерову и в голову не
пришло: он уже понял, что без помощи специалистов никогда не разгадает эту
загадку. Но каких специалистов? Разве есть у нас специалисты по чуду? Ведь
все, что произошло, иначе и не назовешь. Показать руку хирургу? Озеров
представил себя на приеме в райполиклинике. Врач ощупывает запястье,
качает головой, приглашает коллегу из соседнего кабинета, потом уже оба
качают головами, пожимают плечами, не веря ни себе, ни Озерову, и
предлагают обратиться к физикам. А что скажут физики? Браслет? Невидимый?
Приживленный к телу? Н-да... Проще, пожалуй, написать папе римскому. Он-то
уж наверняка найдет объяснение.
Внезапно погасла лампочка - перегорела, должно быть. Запасной под рукой
не было, а Озерову не хотелось идти за ней к коменданту. Он с грустью
вспомнил об удобствах своей московской квартиры, где лампочки зажигались с
помощью фотореле, устроенного приятелем-физиком на входной двери, и где
входящего встречали не дощатые стены и колченогий столик с тетрадками, а
книжные стеллажи и бюро с выдвижными полками и магнитофоном для записи
устных уроков. Даже вид из окна радовал глаз: оно выходило на широкую
набережную Москвы-реки. Озеров ясно представил себе, как выглядят река и