"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Всадники ниоткуда (Трилогия "Всадники ниоткуда", #1)" - читать интересную книгу автора

длинные шерстяные чулки были надеты грубые башмаки с жестяными пряжками.
Он-то и выдувал на своей дудке гипнотизирующую ребят песенку. Именно
гипнотизирующую: дети двигались как сонные, молча, не глядя по сторонам. А
вожак играл и шагал тяжелым солдатским шагом, подымая слежавшуюся серую
пыль.
- Эй! - крикнул я, когда эта непонятная процессия поравнялась с нами.
- Оставьте, - сказал Зернов, - это сказка.
- Какая сказка?
- Гаммельнский крысолов. Разве не узнаете?
Вдали в проеме искривленного леса подымались скученные готические
кровли средневекового города. А дети шли и шли мимо за гипнотизирующей
дудочкой крысолова.
Я хотел было схватить крайнего, босого, в рваных штанишках, но
споткнулся обо что-то и грохнулся на дорогу. Никто даже не обернулся.
- Странная пыль, - сказал я, отряхиваясь, - не оставляет следов.
- А может, и вообще нет никакой пыли? И дороги нет? - Зернов усмехнулся
и прибавил: - Ложная жизнь, помните?
Долго мучившая меня мысль принесла наконец разгадку.
- А знаете, почему все кругом так серо? Штриховая иллюстрация к сказке,
карандашом или пером. Штрих и размывка - и никаких красок. Иллюстрация из
детской книжки.
- Мы даже знаем из какой. Помните девочку и кюре за табльдотом?
Я не ответил: что-то мгновенно изменилось вокруг. Дудочка смолкла. Ее
сменил далекий стук копыт по дороге. Кусты закрыл знакомый красный туман.
Впрочем, он тут же рассеялся, а кусты вытянулись и зазеленели. Лес исчез,
а дорога оборвалась крутым каменистым откосом, за которым полого легли
виноградники. Еще ниже, как в Крыму, засинело море. Все вокруг обрело свои
краски: в облачных просветах голубизна неба, рыжие пятна глины между
камнями, желтизна пожухлой от солнца травы. Даже пыль на дороге стала
похожей на пудру от загара.
- Кто-то скачет, - сказал Зернов, - спектакль еще не кончился.
Из-за поворота дороги показались три всадника. Они мчались цепочкой, а
за последним скакали еще две оседланные лошади. Возле нас кавалькада
остановилась. Все трое были в разных кирасах и одинаковых черных камзолах
с медными пуговицами. Ботфорты их, порыжевшие от долгой носки, были
залеплены серой грязью.
- Кто такие? - спросил ломаным французским языком всадник постарше.
От его черных усов расползалась по лицу небритая, должно быть, неделю
щетина. В своей музейной кирасе со шпагой без ножен, заткнутой за поясом,
он казался выходцем из какого-то исторического романа.
"Какой век? - мысленно спросил я. - Тридцатилетняя война или позже?
Солдаты Валленштейна или Карла Двенадцатого? Или швейцарские рейтары во
Франции? И в какой Франции? До Ришелье или после?"
- Паписты? - спросил всадник.
Зернов засмеялся: очень уж нелепым выглядел этот маскарад в наши дни.
- У нас нет вероисповедания, - ответил он на хорошем французском, - мы
даже не христиане. Мы безбожники.
- О чем он, капитан? - спросил всадник помоложе. Он говорил по-немецки.
- Сам не пойму, - перешел на немецкий его начальник. - И одеты чудно,
словно комедианты на ярмарке.