"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Всадники ниоткуда (Трилогия "Всадники ниоткуда", #1)" - читать интересную книгу автора

- Усложняешь ты что-то. Ледник действительно странный, а облака ни при
чем. Не ледник же их продуцирует.
- А вдруг?
- Вдруг только лягушки прыгают. Помоги-ка лучше мне завтрак
приготовить. Как думаешь, омлет из порошка или консервы?
Я не успел ответить. Нас тряхнуло и опрокинуло на пол. "Неужели летим?
С горы или в трещину?" - мелькнула мысль. В ту же секунду страшный лобовой
удар отбросил снегоход назад. Меня отшвырнуло к противоположной стенке.
Что-то холодное и тяжелое свалилось мне на голову, и я потерял сознание.



2. ДВОЙНИКИ

Я очнулся и не очнулся, потому что лежал без движения, не в силах даже
открыть глаза. Очнулось только сознание, а может, подсознание - смутные,
неопределенные ощущения возникали во мне, и мысль, такая же неопределенная
и смутная, пыталась уточнить их. Я утратил весомость, казалось, плыл или
висел даже не в воздухе и не в пустоте, а в каком-то бесцветном,
тепловатом коллоиде, густом и неощутимом и в то же время наполнявшем меня
всего. Он проникал в поры, в глаза и в рот, наполнял желудок и легкие,
промывал кровь, а может быть, сменил ее кругооборот в моем теле.
Создавалось странное, но упрямо не оставлявшее меня впечатление, будто
кто-то невидимый смотрит внимательно сквозь меня, ощупывая пытливым
взглядом каждый сосудик и нервик, заглядывая в каждую клеточку мозга. Я не
испытывал ни страха, ни боли, спал и не спал, видел бессвязный и
бесформенный сон и в то же время знал, что это не сон.
Когда сознание вернулось, кругом было так же светло и тихо. Веки
поднялись с трудом, с острой колющей болью в висках. Перед глазами стройно
взмывал вверх рыжий, гладкий, точно отполированный, ствол. Эвкалипт или
пальма? А может быть, корабельная сосна, вершины которой я не видел: не
мог повернуть головы. Рука нащупала что-то твердое и холодное, должно быть
камень. Я толкнул его, и он беззвучно откатился в траву. Глаза поискали
зелень газона в подмосковном саду, но он почему-то отливал охрой. А сверху
из окна или с неба струился такой ослепительно белый свет, что память
сейчас же подсказывала и безграничность снежной пустыни, и голубой блеск
ледяной стены. Я сразу все вспомнил.
Преодолевая боль, я приподнялся и сел, оглядываясь вокруг и все
узнавая. Коричневый газон оказался линолеумом, рыжий ствол - ножкой стола,
а камень под рукой - моей съемочной камерой. Она, должно быть, и свалилась
мне на голову, когда снегоход рухнул вниз. Тогда где же Дьячук? Я позвал
его, он не ответил. Не откликнулись на зов Зернов и Чохели. В тишине,
совсем не похожей на тишину комнаты, где вы живете или работаете - всегда
где-то капает вода, поскрипывает пол, тикают часы или жужжит залетевшая с
улицы муха, - звучал только мой голос. Я приложил ручные часы к уху: они
шли. Было двадцать минут первого.
Кое-как я поднялся и, держась за стену, подошел к штурманской рубке.
Она была пуста - со стола исчезли даже перчатки и бинокль, а со спинки
стула зерновская меховая куртка. Не было и журнала, который вел Зернов во
время пути, Вано тоже пропал вместе с рукавицами и курткой. Я заглянул в