"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Фирма "Прощай, оружие!"" - читать интересную книгу автора

письмо или слова, толкнувшие на убийство или самоубийство, так? Можно.
Только если запись произведена непосредственно после смерти, пока еще не
начался распад мозговых тканей.
- Запись произведена через тридцать пять минут после смерти, - сказал
Фонтен.
Эрнест подумал, что приобщается к одной из криминалистических загадок
инспектора.
- Каким прибором? - спросил он.
- Вашим. Модель "Эф три дробь двенадцать". Без трансформатора.
- Последняя, - подтвердил Браун. - Как просматривали? Видеоскоп или
кинопленка?
- Пленка. На обычном экране. Меня интересует, - задумчиво прибавил
Фонтен, - может ли получиться бесформенное изображение.
- Аппарат исправный?
- Вполне.
- Что значит "бесформенное"? Зрительный образ всегда достаточно ясен.
Он может быть нечеток, расплывчат, но в этом случае применяется усилитель.
Вот и все.
- А если это пятна? Чередующиеся цветные пятна без строгой формы.
Иногда полосы или значки.
- Математические?
- Нет.
- Иероглифы?
- Тоже нет. Мы проверяли.
- Быть может, это увеличенные под микроскопом частицы какого-нибудь
вещества, особо окрашенные?
- Он не интересовался микромиром. Кроме того, мы консультировались со
специалистами во всех областях, где применяются кодированные обозначения, и
всюду отрицательный ответ. Не то.
- А что же?
- Неизвестно.
Браун пожал плечами: с такого типа энграммами ему не приходилось
встречаться.
- Придется вам все объяснить, - сказал Фонтен. - Марсель, еще две
кружки, - кивнул он буфетчику. - Вы когда-нибудь слышали о Лефевре?
- Вы имеете в виду нейрофизиолога?
- Да. Он умер в четверг на прошлой неделе.
Эрнест признался, что несколько дней не читал газет. А в том, что
сообщил ему инспектор, не было ничего примечательного, кроме самого факта
смерти выдающегося ученого. Умер он внезапно, но естественно: от разрыва
аорты, хотя был не так уж стар и на сердце не жаловался. Как ученого Эрнест
знал его по ранним, получившим широкую известность работам, более поздние не
публиковались или прошли мимо Брауна. Как человек, Лефевр был ему крайне
несимпатичен: волк-одиночка в науке, политический реакционер, противник
международных союзов и соглашений, он почти не принимал участия в мировых
симпозиумах и конгрессах. В последние годы, однако, Лефевр работал у Бертье,
подлинного классика европейской нейрофизиологии, что уже само по себе
заставляло отнестись к нему с достаточным уважением. Об этом и напомнил
Браун Фонтену.
- Он порвал с Бертье, - сказал инспектор.