"Анатоль Абрагам. Время вспять, или Физик, физик, где ты был " - читать интересную книгу автора

незнакомую Швейцарию, чтобы поступить на медицинский факультет в Берне. Ей
не было еще и двадцати лет, но родители примирились с ее планами в надежде,
что она будет скоро обескуражена и вернется домой, чтобы выйти замуж, как
подобает порядочной девице. Она действительно вернулась домой и вышла замуж,
но... восемь лет спустя, защитив диссертацию в Берне и проработав потом два
года в берлинском госпитале.
Мама любила рассказывать, как она отличилась в том же госпитале после
нескольких лет практики в России. На прием к профессору привели больного,
болезнь которого никто, даже господин Профессор, не мог установить. Мама
сразу узнала сибирскую язву, с которой встречалась несколько раз в России,
но которая в Германии, славящейся хорошей асептикой, была неизвестна.
Занималась медицинской практикой мама до начала первой мировой войны,
когда наша семья со старшими братом и сестрой (я еще не появился на свет,
хотя был уже ожидаем) переехала в Москву. В восемнадцатом году она пошла на
службу военным врачом в больницу Красной армии, и в голодные годы мы
перебивались благодаря ее пайку. Она охотно рассказывала про студенческие
годы в Берне, где делила малюсенькую квартирку с двумя другими русскими
студентками, питаясь почти исключительно хлебом с маслом, чаем и колбасой в
течение шести лет. Берн в те годы, не менее Женевы, кишел русскими
революционерами всякого рода, которые старались, каждый по-своему, возбудить
революционную сознательность русских студентов. Ей случалось бывать на
выступлениях таких звезд марксизма, как Плеханов, Ленин и Троцкий. Она была
в те дни хорошо знакома с Зиновьевым, знакомства с которым она потом никогда
не возобновляла.
Мой дядя Рафаил, младший брат отца, был горячим поклонником Зиновьева.
Этот Рафаил уехал в Америку до первой мировой войны, но в 1918 году вернулся
в Россию, считая, что революция в нем нуждается, и с тех пор, как говорила
мама, "не переставал кусать себе локти", но сохранил свое восхищение
Зиновьевым. Я хорошо помню его споры с мамой. Входя к нам (он жил рядом и
приходил так часто, что мама однажды спросила: "Почему ты так часто
уходишь?"), он объявлял: "Сегодня Зиновьев произнес блестящую речь". На что
мама всегда возражала: "Твой Зиновьев - болван". Бедный дядя Рафаил
парировал: "Все несчастье Зиновьева в том, что ты когда-то его знала в
Берне!"
О занятиях в Берне любимым маминым рассказом был следующий (читатель
поймет, почему она мне его рассказала, когда я уже подрос): профессор,
читавший курс по венерическим болезням, толстый немецкий швейцарец, так
начал свою первую лекцию: "Meine Damen und Неггеп, wer vor uns hat nicht
einmal einen kleinen Tripper gehabt?" ("Многоуважаемые дамы и господа, кто
из нас хоть однажды не имел маленького триппера?")
Совсем недавно - это может показаться смешным - меня осенило, что в
молодости моя мать была красавицей. Фотографии ранних лет, которые у меня
сохранились, не оставляют на этот счет никакого сомнения. У нее были слегка
выдающиеся скулы, чуть-чуть раскосые глаза, маленький вздернутый носик,
великолепные зубы, которые она сохранила до старости, и прекрасные волосы.
На всех семейных фотографиях, рядом с отцом, среди теть и кузин она выглядит
как чужестранка. Какая прабабка согрешила?
Мы жили в Замоскворечье, во 2-м Бабьегородском переулке, которого
теперь уже нет. На том месте теперь памятником ему стоит гостиница ЦК -
громадное красное здание. Наш дом номер 17 был каменный, двухэтажный. Думаю,