"Дэниел Абрахам. Предательство среди зимы ("Суровая расплата" #2)" - читать интересную книгу автора

лучше подошел бы распорядитель торгового дома, негоциант или посыльный.
Подошла бы даже Лиат, его бывшая возлюбленная. Лиат, мать мальчика Найита,
которого Маати качал на руках и любил больше воды и воздуха. Лиат, бывшая
возлюбленная и Маати, и Оты.
В тысячный раз Маати отбросил воспоминания в сторону.
У дворцов Маати снова поблагодарил Семая за то, что тот нашел время его
сопровождать, и молодой поэт - все еще с настороженным видом гончей,
услышавшей незнакомый звук - заверил его, что получил удовольствие от
встречи. Маати проводил взглядом стройного юношу и массивного андата,
уходящих вдаль по плитам двора. Подолы их одежд почернели от воды, ткань
свисала неопрятными складками. Маати знал, что сам выглядит ничуть не лучше.
В его покоях, по счастью, было тепло. Он снял одежду, скатал в ком,
чтобы передать в стирку, и переоделся в самое теплое, что у него было -
плотный халат из ягнячьей шерсти с хлопковой подкладкой. Такие халаты
уроженцы Мати носили глубокой зимой, но Маати пообещал себе, что не снимет
его, что бы о нем ни подумали. Он швырнул сапоги в угол, засунул бледные,
онемевшие от холода ступни почти в самый очаг и поежился. Ему предстояло
наведаться на постоялый двор, где погиб Биитра Мати. Следователи из
утхайема, конечно, уже допросили владельца и узнали о человеке с лицом,
круглым как луна, который приехал с рекомендательными письмами, устроился
поваром и с готовностью заместил распорядителей, когда все заболели.
Придется съездить, проверить, не упущены ли какие-то подробности... Только
не сегодня. Сегодня надо вернуть себе пальцы на ногах.
За ним пришли, когда солнце, красное и злое, уже готовилось скользнуть
за горы на западе. Маати надел мягкие теплые сапоги, накинул поверх теплого
халата коричневый балахон и отправился за слугой в покои хая Мати. По дороге
они миновали несколько помещений - зал шлифованного желтоватого мрамора с
журчащим фонтаном; комнату для встреч, где за одним столом поместились бы
две дюжины людей; более скромные покои, в которые вел коридор поуже. Их путь
пересекла женщина, и Маати заметил черные как ночь волосы, золотистую как
мед кожу, яркие как рассвет одежды. Одна из жен хая, догадался поэт.
Наконец слуга сдвинул дверь резного палисандра, и Маати вошел в комнату
немногим просторней его собственной спальни. Старик сидел на диване, грея
стопы у огня. Шелка его роскошных одежд впитывали свет очага и будто
танцевали, казались живее, чем само тело. Хай медленно поднес ко рту
глиняную трубку и пыхнул дымом. Густой сладкий запах напоминал горящий
тростник.
Маати принял почтительную позу приветствия. Хай приподнял седую бровь,
усмехнулся и черенком трубки указал на диван напротив.
- Заставляют меня курить эту мерзость, - произнес хай, - всякий раз,
когда меня беспокоит живот. Я говорю, уж лучше его самого пустить по ветру,
сжечь в печах огнедержцев, а они смеются, будто я шучу. Приходится
подыгрывать.
- Понимаю, высочайший.
Наступило долгое молчание. Хай задумчиво смотрел на пламя. Маати ждал,
что будет дальше. Он заметил, что у хая Мати иногда перехватывает дыхание,
словно от боли. Раньше он этого не видел.
- Поиски моего блудного сына, - наконец заговорил хай, - продвигаются?
- Еще рано судить, высочайший. Я заявил о себе. Дал всем знать, что
расследую смерть твоего сына Биитры.