"Дэниел Абрахам. Предательство среди зимы ("Суровая расплата" #2)" - читать интересную книгу автора

холодно изобразил просьбу о прощении.
- Нет, это ты меня прости, - поспешил сказать Семай. - Я не хотел тебя
отчитывать, просто ты явился не вовремя.
- Конечно-конечно. Ты играешь в бирюльки, от которых зависят все наши
судьбы. Нет, не вставай! Я сам закрою.
- До скорого, - бросил Семай в спину библиотекарю.
Хлопнула дверь; Семай остался наедине со своим то ли пленником, то ли
подопечным, то ли вторым "я".
- Не самый приятный визит, - проворчал Размягченный Камень.
- Что да, то да, - согласился Семай. - Но дружбе не прикажешь. И
сохрани нас боги от мира, где любовь давалась бы лишь достойным.
- Неплохо сказано, - кивнул андат и сделал ход, которого Семай ожидал.
Игра завершилась быстро. Семай позавтракал жареной бараниной и крутыми
яйцами, а Размягченный Камень убрал доску с фишками и сел к очагу погреть
огромные ладони. День предстоял длинный, что Семая после утреннего сражения
вовсе не радовало. До полудня он обещал зайти к резчикам: из карьеров прибыл
груз гранита, и поэт должен был подготовить его к изваянию знаменитых кубков
и ваз Мати. После полудня Семая ждали горные мастера и Дом Пирнат. Мастера
хайского серебряного рудника беспокоились, что размягчение камня с помощью
андата вокруг недавно найденной рудной жилы может вызвать обвал.
Распорядитель Дома Пирнат хотел пойти на риск. Присутствовать на этой
встрече будет не лучше, чем в песочнице, где дети бросают друг в друга
куличики, но деваться некуда. От одной этой мысли Семаю стало муторно.
- Скажи им, что едва меня одолел, - предложил андат. - Что ты устал и
не можешь прийти.
- Да уж, славно мы заживем, если вокруг начнут бояться второго
Сарайкета.
- Я лишь намекаю, что у тебя есть выбор, - ответил андат, улыбаясь в
огонь.
Дом поэта стоял поодаль от дворцов хая и знати. Это большое приземистое
строение с толстыми каменными стенами пряталось за небольшой рощей
подстриженных дубов. От зимнего снега остались редкие серые кучки да мерзлые
лужи, и то в глубокой тени, куда не заглядывало солнце.
Семай с андатом пошли на запад, к дворцам и Великой Башне, самой
высокой изо всех немыслимых башен Мати. Приятно было ходить по солнечным
улицам, а не по сети подземных ходов, которыми пользовались, когда заносило
даже снежные двери. Зимой в Мати дни были короткими, а морозы - такими
жгучими, что лопались камни. Весной же все горожане выходили в сады, на
свежий воздух. Прохожие, которые встречались Семаю, были одеты тепло, зато
голов и лиц не покрывали. Человек и андат остановились у печи огнедержца,
где грела руки и пела старинные песни рабыня. Перед ними возвышались хайские
дворцы - огромные серые здания с острыми, как лезвие топора, крышами. За
спиной остался залитый светом город, сладко манящий, будто сахарные фигурки,
что продают в День Свечей.
- Еще не поздно, - пробормотал андат. - Манат Дору часто так делал.
Посылал хаю записку, что, мол, измотан борьбой со мной и должен отдохнуть.
Мы шли в маленькую чайную у реки, где жарят в масле сладкие лепешки и
присыпают тонко помолотым сахаром. Когда на них подуешь, в воздухе повисает
облачко.
- Врешь ты все, - отмахнулся Семай.