"Дэниел Абрахам. Предательство среди зимы ("Суровая расплата" #2)" - читать интересную книгу автора

приснилось, что он гуляет по уличной ярмарке в поисках какого-нибудь
лакомства, как вдруг рядом появляется девушка и протягивает к нему ладонь -
зеленую, как летняя трава. Сонный разум Семая затопило беспокойство, и поэт
проснулся от собственного сдавленного крика.
Тяжело дыша, словно после забега, он встал, накинул коричневые одежды и
пошел в главную комнату. Стены из тонкого камня мерцали в утреннем свете.
Студеный воздух боролся с теплом от низкого пламени очага. Пушистые ковры
под босыми подошвами казались мягче лужайки.
Андат ждал за игорным столом и уже расставил фишки - черный базальт и
белый мрамор. Линия белых была неровной: один каменный кружок выдвинут на
поле. Семай сел и всмотрелся в светлые глаза противника. На мозг поэта
давила предгрозовая тяжесть.
- Опять? - спросил он.
Размягченный Камень кивнул круглой головой. Семай Тян посмотрел на
доску, освежил в памяти пленение андата, вызов этого существа из бесформия -
и сдвинул черную фишку на пустое поле доски. Игра началась снова.
Пленил Размягченного Камня не Семай, а поэт Манат Дору, три поколения
назад. Эта игра легла в основу пленения. Изменчивая тактика игроков и
каменные фишки символизировали борьбу свободолюбивого духа и поэта, который
держит его в рабстве. Семай провел кончиком пальца по краю доски, где ее
когда-то касался Манат Дору, и выстроил черную линию перед наступающей
белой. Он трогал фишки, которыми играли давно умершие поэты - в ту же игру и
с тем же существом, что сейчас сидело напротив. С каждой победой человека
узы становились прочнее: великолепная задумка, особенно если учесть, что
первый поэт намеренно сотворил андата неумелым игроком.
Буря стихла. Семай потянулся и зевнул. Размягченный Камень сердито
уставился на свои фишки.
- Проигрываешь, - сказал Семай.
- Знаю, - ответил андат, точнее, пророкотал, как далекая горная
лавина - еще один поэтический символ. - Впрочем, неизбежность поражения не
умаляет чести тех, кто стремится к победе.
- Неплохо сказано.
Андат пожал плечами и улыбнулся.
- Если проигрыш позволит пережить соперника, можно и пофилософствовать.
Эту игру выбрал ты. Но мы играем и в другие, где мои возможности не так
ограничены.
- Ничего я не выбирал. Мне нет и двадцати зим, а тебе больше двухсот.
Когда ты начал играть, мой дедушка еще не заглядывался на женщин.
Широкие ладони андата изобразили жест несогласия.
- Мы с тобой всегда играли в одну и ту же игру. Если сперва ты был
другим, я-то тут при чем?
Они начинали говорить лишь тогда, когда исход игры был ясен. Пикировка
с Размягченным Камнем считалась не менее верным признаком окончания борьбы,
чем тишина в уме Семая. Однако когда в дверь постучали, на доске еще
оставались фишки.
- Я знаю, что ты там! Просыпайся!
Услышав знакомый голос, Семай вздохнул и встал. Андат угрюмо вперился в
доску, надеясь победить в уже проигранной партии. По дороге к двери Семай
хлопнул андата по плечу.
- Это никуда не годится! - воскликнул краснощекий толстяк, едва поэт