"Сергей Абрамов. Новое платье короля (Авт.сб. "Требуется чудо")" - читать интересную книгу автора

Дачка у Алексея Ивановича была своя, так - терем-теремок, не низок, не
высок, о двух этажах со всеми удобствами. Купил он ее в самом конце
сороковых, по нынешним понятиям купил за бесценок у вдовы какого-то
артиллерийского генерала, а тогда казалось - деньги огромные, чуть ли не с
двух книг гонорар за нее бабахнул. Участок - двадцать пять соток, сосенки,
елочки, березки, сирень у забора, грядка с луком, грядка с морковкой,
грядка с укропом, еще с чем-то - хозяйство домработницы Тани, которая с
ними тоже почти лет сорок, как дачку справили, так Таня и возникла,
приехала из сибирской глухомани - то ли ему, Алексею Ивановичу, дальняя
родственница, то ли Настасье Петровне - никто сейчас и не вспомнит. И что
особенно радовало Алексея Ивановича - дачка находилась в ба-альшом
отдаленье от святых писательских мест типа Переделкина или Пахры, от
суетливой литературной братии, ревниво следящей за растущим
благосостоянием друг друга. А здесь Алексея Ивановича окружали люди
военные, всякие генералы и полковники, которым льстило такое соседство, -
все-таки живой классик, гордость отечественной прозы.


Ну, погуляли минут сорок, ну, кислородом надышались, прочистили легкие,
а он, кислород, холодный, мокрый, способствующий бронхитам и плевритам,
хорошо еще Алексей Иванович не забыл под кофту шерстяную водолазку надеть,
горло и грудь прикрыть, о чем Настасья, естественно, не подумала. Она всю
дорогу пыталась разговорить мужа, трепыхалась из-за внука Володьки,
который на шестнадцатом году жизни неожиданно увлекся каратэ, что, конечно
же, смертельно опасно, антигуманно и вовсе неэстетично, вот лучше бы
плаванием, вот лучше бы теннисом, вот лучше бы верховой ездой - спортом
королей. Алексей Иванович не отвечал жене, берег горло от случайных ангин,
только кивал согласно, только ждал, когда окончится эта ужасная пытка
свежим воздухом, настоянном на комарах, когда можно будет вернуться в дом,
в тепло, в уют, в тишину...
Отделавшись наконец от Настасьи Петровны, пожелав ей спокойной ночи,
Алексей Иванович поднялся к себе в кабинет, разобрал постель, таблетки
сустака, адельфана, эуноктина - ишемическая болезнь сердца, неизбежная к
старости гипертония, проклятая бессонница! - запил кефиром комнатной
температуры, заботливо принесенным Таней, и улегся с детективом, вытянулся
блаженно род пуховым одеялом, однако читать не стал, просто лежал, закрыв
глаза, улыбался, вспоминая. А вспоминал он себя - молодого, чуть старше
Володьки, вспоминал он себя на ринге, на белом помосте, легко танцующего,
изящно уходящего от коварных ударов чемпиона в среднем весе Вадьки
Талызина, парня гонористого и хамоватого, а Алексей Иванович нырнул тогда
ему под левую перчатку, и вынырнул, в врезал справа отличнейшим аперкотом
- овации, цветы, только так, только так побеждает наш "Спартак". Впрочем,
последнее двустишие - из дня нынешнего, из Володькиного арсенала, а тогда
стихов про "Спартак" не писали, тогда, похоже, и "Спартака" не
существовало, а пели иное, что-то вроде: эй, товарищ, больше жизни,
запевай, не задерживай, шагай! Ах, времечко было, ах, радостное, ах,
вольное!.. Много позже, лет через десять, уже забывший про бокс Алексей
Иванович напишет повесть о своем отрочестве, о ринге, о Вадьке Талызине,