"Ахмедхан Абу-Бакар. Ожерелье для моей Серминаз" - читать интересную книгу автора

разговаривать при помощи рук и мимики. А бывает и так, что в двух концах
одного и того же аула говорят по-разному: в верхней части быстро, словно
катятся со склона, а в нижней - так медленно, будто несут тяжкую ношу в
гору. Вы и сами можете представить, как неудобно это заблудившемуся путнику,
а заблудиться теперь, когда появилось так много дорог, перекрестков и
указателей, - самое простое дело.
В глубине души мой дядя большой философ, хотя его мысли, к глубокому
сожалению, еще не вошли ни в одну книгу мудрых речений.
Впрочем, так бывало со многими мудрецами: лишь со временем потомки
принимались просеивать мякину, отыскивая драгоценные зерна слов, оброненных
давным-давно.
То, что многие люди, причисляемые дядей к родственникам, не являются
даже и соплеменниками нашими, ничуть его не смущает. Если же кто заговорит
об этом, дядя выпалит, как из трехдюймовой кремневки: "Ну и мудрецы же вы,
трижды три - девять! Все мы граждане одной страны, и точка! И я горжусь тем,
что родился в Стране гор!"
Вообще он страшно возмущается, когда без надобности упоминают о
национальных границах, которые за годы Советской власти уже успели
стереться, как стерлись каменные и плетеные изгороди, разделявшие когда-то
поля горцев, порой такие маленькие, что иной бедняк терял свое поле под
брошенной на землю буркой! Когда люди садятся, скрестив ноги, вокруг трапезы
и бочонка с терпким геджухским вином или становятся вдоль конвейера, а то и
возле пульта управления кибернетическим устройством,- разве думает
кто-нибудь о том, откуда кто родом? Разве этим определяется его положение в
обществе? Что же касается великих людей прошлого, то зачем мешать моему дяде
утверждать, будто легендарный Шамиль, впервые разбудивший в горцах дух
свободы, был троюродным братом дядиного прадеда, а Хаджи-Мурат, ставший
героем великого Льва Толстого,- одна из отдаленных ветвей генеалогического
древа по линии прабабушки?
Если же дядю спросят, не родственником ли ему доводится виртуоз игры на
чугуре, высекающий из четырех тонких струн задорные мелодии тысячи ущелий и
тысячи вершин, ныне здравствующий Абу-Самад из Мугры, дядя, не моргнув
глазом, ответит: "Мы с отцом Абу-Самада, Ибрагим-Халилом, двоюродные братья,
а Батырай, певец из певцов, да не померкнет слава его, покуда есть жизнь,
был ближайшим кунаком моего отца..."
Впрочем, я чувствую, что мы несколько отвлеклись, но ведь и сам я
принадлежу к тому же генеалогическому древу, и потому, должен сказать, мне
даже приятно слышать рассказы дяди о наших великих, хотя и дальних
родственниках.
Как ни странно, я всегда убеждался в мудрости дядиных слов о том, что
ничто не бывает без начала и все начинается с дороги. Даже мое рождение
совпало с дорогой. Моя мать - да не погаснет никогда огонь в ее очаге! -
родила меня в дороге, когда возвращалась в родной аул, проводив на войну
своего молодого мужа, моего отца. Правда, ни она, ни мой дядя - брат моего
отца - никогда мне об этом не говорили, но языки словоохотливых соседок
любого достанут! Недаром говорят, что хоть язык без костей, а кость
перешибает.
Отца я видел только на единственной фотографии, которую прислал он с
фронта незадолго до своей гибели. Не было у него ни медалей, ни орденов, но
я считаю его героем, да и дядя рассказывает о нем как о храбром человеке.