"Ахмедхан Абу-Бакар. Ожерелье для моей Серминаз" - читать интересную книгу авторабоя баранов. Видно, язва души тоже обнаруживает себя только в том случае,
когда коснешься ее чем-нибудь острым. Не потому ли, стоило мне произнести сокровенное имя, как вся боль сердца выплыла наружу? Но как возникла эта боль и откуда такие страсти? Неужели оттого лишь, что в роду Мунги был человек, который пренебрег искусством своих предков и ударился в сочинительство стихов и песен - избрал себе иное искусство? Но ведь легендарный далайче - народный поэт Мунги Ахмед прославился не только в чужих краях, но и в родном селении, хотя некоторые фанатики и прокляли его за то, что он писал свои стихи поперек строк священного Корана. Мунги Ахмед, скиталец, обошедший и объехавший почти полмира, был известен еще и как "покоритель шайтанов". В начале нашего века он привез из Парижа и показал в Кубачи первый кинофильм. Потрясенные этим чудом, земляки решили, что это не что иное, как шайтаны: не зря же они появляются только в темноте. И этого человека чтили не только при жизни, его не забывают и в наши дни. Чтит его и Даян-Дулдурум, тот самый Даян-Дулдурум, который в одном из сирагинских аулов отдал своего доброго аргамака вместе с английским седлом за один лишь мудрый рассказ, даже и не за рассказ, а за притчу. Но я-то почему должен выискивать худое в роду Мунги? Или, может, это именно в нашем роду был человек, вызвавший к себе такое презрение? Кто же он и что он сделал? Не знаю и ничего не могу понять. Мне известно одно: когда-то между нашими родами случилось нечто более значительное, чем убийство, ибо даже кровная месть давно уже канула в прошлое, а вот это осталось в памяти рода... Мать меж тем продолжала на веранде свой монолог, обращая его теперь ко мне: бы ты ослеп, чтоб никогда не увидел ее! Пусть бы оглох, только бы не слышал ее вкрадчивого голоса! Да чтоб окаменел твой бесстыжий язык раньше, чем ты скажешь ей слово любви! Я невольно подумал, как трудно было бы уцелеть человеку на белом свете, если б от проклятий действительно умирали. Ведь в этом случае не понадобилось бы и армий: пригласи десяток вдовушек из нашего аула, и они извергнут ровно столько проклятий, сколько воинов в стане врага. - Ну и мастерица же ты плести веревки из слов! "Да чтоб... Да чтоб..." Хватит! Неужели ты не видишь, все соседи залезли на крыши! - тихо говорил дядя, обращаясь к матери мягко, словно боялся, что она начнет плести такую же веревку и для него, - Тише, тише, Айша, уже и ставни скрипят у людей... - Пусть скрипит все на свете, но такого позора я ему не прощу! - продолжала во весь голос моя добрая мать. - Что случилось, соседка? - спросила с крыши соседней сакли Мицадай, старуха с таким сморщенным лицом, что всякий раз, глядя на него, мне хотелось взяться за горячий утюг. Мицадай - первая в нашем ауле сплетница, даже имя ее говорит об этом: Мицадай - значит "Тетя-крапива!" - Корова твоя околела, что ли? Уж очень громко кричишь... Да, на уме у Мицадай постоянно одно и то же: наша бесхвостая корова. На днях Мицадай и еще несколько соседок разговорились у колодца. Неизвестно, кому из них пришло в голову помечтать: а что бы каждая попросила, если бы сейчас на край колодца опустился ангел? Одна сказала: "Попрошу, чтобы новая работа моего сына удивила самых лучших мастеров!" Вторая призналась: самое большое ее желание - чтобы в этом году ее внучка сдала экзамены в |
|
|