"Ильдар Абузяров. Подстилка из соломинок" - читать интересную книгу автора

достигала сердец людей. И еще я мечтал баснословно разбогатеть, ну,
например, как Пол Маккартни или Скотт Фицджеральд.
Я так и говорил Эле:
- Не бойся, Эля, мы скоро разбогатеем и отправимся в Париж, а пока надо
тренироваться, пока надо играть на площадях. Площади - они, как слепки с
плащаницы Исы. На площадях мою гитару зашкаливает с такой силой, словно она
рамка, а гражданский бог - он живой.
И мы доставали наши инструменты. Гитару, флейту и шарманку-сумочку, в
которую люди могли бы кидать свою медь, аккомпанируя нам. Бывало, выходило
ничего, но чаще - жуткая какофония.
- Не нервничай, будь, как трава, - успокаивала меня Эля.
- Знаю, знаю, - отмахивался я, - надо работать.
И вот однажды, когда я рылся в ее глазах в поисках желания, которое так
сильно напугало нас вместе с ободранной, мокрой русалкой-болонкой, Эля
призналась:
- Я хочу уехать отсюда любой ценой.
Она сказала это, когда все вещи были уже почти собраны. Сказала
эффектно грациозно и в то же время изогнувшись, как кошка, уходя, как кошка
на чердаках, от всех вопросов и упреков разом.
- Не могу себе простить, что мы познакомились с тобой в троллейбусе, а
не на самолете. Тебе бы так пошел костюм стюардессы. И самолет тебе пошел бы
тоже, раз тебе так к лицу чердак. И опять же, гражданский бог в самолете, он
ближе к милосердному богу.
- Перестань, - она изогнулась еще больше, стараясь изо всех сил лишний
раз не потревожить моих чувств, но я все-таки умудрился задать ей
полвопроса:
- Эля, почему?
- Я так больше не могу, я хочу спать в своей постели, я хочу жить в
своем доме, а не на болотах, я хочу есть горячие пирожные и суп.
Она говорила, стоя ко мне спиной и укладывая флейту в футляр из-под
зонтика, потому что сам зонтик уже давным-давно был сломан. Его, так
похожего своей расцветкой на букет хризантем, у самой рукоятки погнул
страшной силы ветер, когда мы все-таки гуляли по Питеру и я пытался спрятать
от промозглого косого дождя эти нежные и съеженные тогда глаза-губы-носик.
- Ты не дарил мне цветов, мы не знаем, что такое "Мартини" и
"Рафаэлло".
- Но мы видели март и апрель. Ты же помнишь, скоро мы должны
баснословно разбогатеть.
- Я в это уже не верю.
- И с каких пор ты не веришь в это, Эля?
- С давних пор. Не знаю. Порой мне кажется, что я не верю в это с того
самого момента, когда ты не оплатил свой проезд. Помнишь, наша первая
встреча. А я так надеялась.
Это был удар в самое сердце. И я не виноват, что букет хризантем
оказался таким хрупким, а мои неумелые руки здесь абсолютно ни при чем. Они
прекрасно знают, как держать зонтик, мои неумелые руки.
Я очнулся, стоило бомжихе допеть весь свой репертуар из битлов и
перейти к Шаляпину. "Интересно, - подумал я, - вроде, сегодня обошлось без
пинков".
Впрочем, все еще только начиналось. Не успел я выйти из перехода и