"Георгий Адамович. Table talk I, II" - читать интересную книгу автора

пальто и, опустив голову, еле слышно, совсем слабым голосом повторял:
- О, Dostoievsky, о, Dоstоiеvskу! - взывая к Федору Михайловичу как к
последнему оставшемуся у него защитнику, покровителю всех униженных и
оскорбленных.
На ту же тему очень хорошо сказал о Достоевском английский поэт Оден
(Auden) в статье, написанной к его юбилею, несколько лет тому назад.
"Построить человеческое общество на всем том, о чем рассказал
Достоевский, невозможно. Но общество, которое забудет то, о чем он
рассказал, недостойно называться человеческим".

* * *

У Бунина был очень острый ум, лишенный, однако, всего, что можно бы
отнести к способностям аналитическим. Ошибался он в оценках редко, - в
особенности, когда речь шла о прошлом, - но объяснить, обосновать свое
суждение не мог. (Гумилев в "Цехе" при обсуждении стихов требовал
"придаточных предложений", не допуская восклицаний, ничем не мотивированных:
в "придаточных предложениях" Бунин терялся и, вероятно, оттого не был к ним
склонен).
Однажды он говорил о "Двенадцати" еще резче, чем обычно. Спорить я не
стал, но, отстаивая Блока, сказал, что "Куликово поле" по-моему, - цикл
чудесный.
Бунин усмехнулся.
- "Куликово поле"? Да ведь это же Васнецов!
Я был поражен меткостью сравнения: будто луч прожектора, внезапно
наведенный на то, что оставалось в тени. Да, Васнецов, и, значит, чуть-чуть
опера. И хотя этого Васнецова, т. е. "Куликово поле", горестную и величавую
музыку его, я продолжаю любить, все же чувствую и правоту Бунина.
У него в поэзии было почти непогрешимое чутье к стилю - при глухоте к
музыке. Сказалось это и на его собственных стихах, музыкой бедных.

* * *

В полутемном коридоре редакции "Последних новостей" Михаил Андреевич
Осоргин держал меня за пуговицу пиджака и, поблескивая умными, добрыми,
насмешливыми глазами, говорил:
- Послушайте, какой же Некрасов поэт? Скажите хоть раз в жизни
правду... мы здесь одни, никто не услышит, а я никому не передам, даю
слово... ну, какой же Некрасов поэт? Не оригинальничайте, бросьте, скажите
правду... ведь не поэт, а виршеплет, а?
В ответ я говорил "правду". Но напрасно: Осоргин не верил. Кстати,
вспоминаю, что в самом начале двадцатых годов Корней Ив. Чуковский провел
среди петербургских литераторов анкету: любите вы Некрасова или нет? Поэты,
без единого исключения, ответили утвердительно. Ахматова, помню, ответила
одним словом: "люблю". Однако Максим Горький высказался иначе: несомненно,
талантливый человек, выдающийся демократический писатель, но не поэт.
"Своя своих не познаша". С Осоргиным, писателем-общественником,
произошло то же самое.

* * *