"Георгий Адамович. Оправдание черновиков" - читать интересную книгу автора

вспоминаешь всё то страстно-вдохновенное, что было о ней написано, полное
страстно-вдохновенного убеждения, что у нас есть своё, особое назначение в
мире, как не сказать себе: теперь или никогда! Теперь не в смысле "завтра",
"послезавтра", а именно в предчувствии окончательного, последнего, далекого
экзамена, на котором дай Бог ей не провалиться. Даже лучше, если бы
далекого, - потому что при этом в личных надеждах исчезает эгоистический
оттенок. Отпадает подозрение в эгоизме. Нет, нам лично уже не дождаться
великого русского примирения и просветления после великого русского безумия.
Нам лично уже "все равно". Но даже доживать свой век, даже умирать легче,
веря, что просветление наступить должно, и тем твёрже веря, что оттуда из
России, нет-нет да и доносятся новые, молодые голоса, на свой лад говорящие
о чём-то очень близком и схожем.

ОПРАВДАНИЕ ЧЕРНОВИКОВ
(Новый журнал, 1971, №103, с.76-89)

* * *

Для чего пишутся стихи?
В прошлом столетии, да ещё и позднее, многие по-своему неглупые люди
недоумевали: к чему, зачем писать стихи? То же самое можно ведь сказать
прозой, и сказать яснее, вразумительнее. Не пора ли оставить эти смешные,
ребяческие выдумки, рифмы, размеры и всё прочее? Об этом не раз, с
уверенностью в своей правоте, несколько свысока и насмешливо, говорил мне,
например, покойный Осоргин. В ответ я отмалчивался: "руки опускались". Но

надо бы всё-таки когда-нибудь ответить, тем более что и вопрос и ответ
частично затрагивают теперешний разлад между русской и западной поэзией и
касаются упрёков, которые с западной стороны нам делаются.
Стихи пишутся для того, чтобы выразить или хотя бы только отразить
нечто, бродящее в сознании и не совсем укладывающееся в логически-ясные
словесные формы, выразить или отразить нечто, не поддающееся пересказу.
Нечто перерастающее слова. Стихи пишутся потому, что потребность выражения
или отражения порой непреодолима. Стихи пишутся потому, что рассудок не
всегда в силах найти слова, которых безотчетно ищет духовная сущность
человека.
Да, совершенно верно: если то, что в стихотворении выражено, могло бы
полностью, без ущерба быть передано прозой, писать стихотворение не стоило.
Смешная, устарелая выдумка, детская забава: совершенно верно. Подобных
смешных выдумок, иногда подписанных громкими именами, бессчетное количество
блестящих, эффектных, звонких и всё-таки никчемных. Их помещают в журналах,
их декламируют на эстрадах, но всё-таки писать их не стоило. Взрослым людям
не пристало, как говорил Осоргин, заниматься пустяками.
Но ведь и поэт - не ребенок. Он знает, что от одного человека к другому
не всегда доходит то, что дойти должно бы. В иные минуты он чувствует
бессилие языка. Он ищет слов и звуков настолько слаженных, что рассудок в
какой-то доле теряет над ними контроль. На Западе, в особенности во Франции,
с её тяжелыми для поэзии картезианскими традициями, с её точным, твердым,
как латынь, но бедным в оттенках языком, это было понято раньше, чем где бы
то ни было. (Кстати, чего-то довольно близкого, именно в связи с французской
поэзией, касается Левин в единственном своём разговоре с Анной.) Но

1234567891011121314151617181920