"Георгий Адамович. Из записной книжки" - читать интересную книгу автора

как при свете молнии, не поняли вы раз навсегда, не рассудком, а целым своим
существом, неужели не почувствовали вы, что всё идёт к чёрту?

* * *

Проверяя себя:
безразлична ли мне моя посмертная репутация? безразлично ли мне, будет
ли у меня какая-нибудь посмертная репутация - или не оставлю я по себе в
памяти людей ровно ничего, никакого следа? тревожит ли меня этот вопрос? По
совести должен ответить: да, тревожит. И не только сейчас, здесь важно мне
знать, какого мнения будут обо мне люди после моей смерти, но мне кажется,
что и там, "на том свете", если каким-нибудь невероятным, непостижимым чудом
уцелеет моё сознание, отрадно и утешительно было бы мне вспомнить о моих
земных успехах.
Догадка, действующая, как холодный душ.
Допустим, что когда-нибудь, сто лет или сто тысяч лет тому назад, был я
муравьём. И добился в муравьином обществе великих триумфов, - настолько
великих, что до сих пор муравьи с благоговением чтут моё имя и ставят мне на
муравьиный лад бесчисленные памятники. И был я к тому же страстно,
восторженно, рыцарски влюблён в какую-нибудь прекрасную муравьиху, и
казалось мне, что образ её запечатлён в сердце моём навеки... Да ведь если
бы теперь мне всё это сообщили, с достовернейшим ручательством, что всё это
действительно так и было, я не то что расхохотался бы, я возмутился бы от
одного предположения, что это может для меня иметь какое-либо значение! Если
нарочито искать чего-либо, на что было бы мне "абсолютно наплевать", дальше
в безразличии идти некуда.
А не окажусь ли со всеми моими теперешними, здешними тревогами и
надеждами, там, с той, новой моей потусторонней точкой зрения, таким же
муравьём?

* * *

Он пришёл ко мне бледный, растроганный, взволнованный, по-видимому,
сразу после свидания с "ней", с вечной своей Лелей, - и, изменяя обычной
своей уклончивой сдержанности, сказал:
- Какое счастье любить. Какое счастье быть с ней, смотреть на неё.
Подумайте, ведь я мог бы родиться в другой стране, жить в другое время, я
мог бы не знать её - и жизнь моя была бы бессмысленна!
Я ничего не ответил. Но подумал: отчего любовь всегда слепа? Отчего
боится назвать она иллюзию иллюзией? Разве что-либо рассудочное может быть
ей опасно?
- Бедный друг мой, - должен был бы я сказать, - бедный и счастливый,
поверьте, я знаю, что эта женщина для вас сейчас единственная в мире,
сокровище из сокровищ, ангел из ангелов. Но не говорите о непостижимой
удаче, приведшей к такой встрече. Если бы в самом деле существовала на свете
одна, единственная женщина, которая вам предназначена судьбой, если она
где-нибудь сейчас живёт, нет решительно никакого вероятия - математически
нет - что вы с ней встретитесь. Сколько у вас знакомых? Двести? Пятьсот?
Тысяча? А людей на земле миллиарды - и, значит, математика против вас.
Иногда, раз в столетие, роковая и чудная встреча возможна, как возможен