"Георгий Адамович. Литературные беседы кн.1 ("Звено": 1923-1926)" - читать интересную книгу автора

восторге: какая смелость, какая новизна горизонтов!
Но он убедил их не быть фальшивомонетчиками и они его послушались. Это
лишний "лавр" Гумилева.

2.

Две-три дошедшие сюда новые книжки Евреинова, как всегда претенциозно
парадоксальные, напомнили об их авторе, поборнике всяческой театральности, и
о его давнем споре с Айхенвальдом.
Многие, я думаю, помнят этот спор. Айхенвальд написал статью, в которой
низводил театр на степень низшего второстепенного искусства. Евреинов
оппонировал ему с жаром и восторгом, его никогда не оставляющим. Тема спора
многих взволновала. Айхенвальд, казалось, поставил точку над i, но сущность
его положений носилась в воздухе, несмотря на повышенный интерес к театру в
нашу эпоху, а может быть и благодаря ему.
Я сказал, что об этом споре напомнили книги Евреинова. Недавно, на
террасе полупустого кафе несколько человек говорили о нем. Среди них был
один знаменитый и уже седеющий театральный деятель. Он задумчиво стучал
пальцем по портсигару и наконец, после долгого молчания, сказал:
- Да, вы правы, нападки на театр смешны и бесплодны. Это, пожалуй,
самою любимое из всех искусств, и уж, наверно, самое доступное. Но,
конечно... - он остановился и опять задумался, - конечно, тот, кто знает,
что дает человеку поэзия или музыка, не может не стать равнодушным к "свету
рампы"... Театр хочет завладеть воображением, а воображение убегает от него,
il lui echappe. И ведь чем изощреннее театр, чем он лучше и современнее, тем
это яснее. Вся сущность театра рассчитана на некоторую умственно-душевную
ограниченность. Это вообще не чистое, не "божественное" искусство... Мне
почему-то вспомнилась Дузе. Вы еще молоды и, вероятно, не видели ее... Но ее
нельзя забыть. Я много и долго наблюдал за ней. Мне кажется, что все обаяние
Дузе было в том, что в ней отсутствовал элемент театральности, и что вся
она, как это ни странно, была живым отрицанием театра. Да, она ходила по
сцене и произносила чужие заученные слова, но это был как бы сплошной
монолог, всегда один и тот же, что бы они ни играла, долгий, страстный и
смертельно грустный. Вы знаете, что Дузе небрежно одевалась и почти не
гримировалась. Иногда она "снисходила" до роли и разыгрывала две-три сцены,
чудесно, с огромным умением. Но потрясало-то зрителя именно то, о чем я
говорю. У меня до сих пор живет в памяти ее судорожный, умоляющий шепот:
"Armando! Armando!", но причем здесь драма Дюма и все ее перипетии? Французы
много писали о Дузе после ее смерти и сравнивали ее с Сарой Бернар. Очень
возможно, что Сара или даже Режан не уступали Дузе в мастерстве, а может
быть, бывали иногда находчивее, разнообразнее, ближе к замыслу автора. Но
ведь это были типичные актрисы, ловкие лицедейки, и тем самым они кажутся
нам неизмеримо ниже великой и бедной Дузе, которая попала в театр будто по
ошибке, как "беззаконная комета" из каких-то более высоких областей...

3.

Я добавлю одно соображение на эту тему или только "почти" на тему.
Все знают, как произошел ницше-вагнеровский разрыв. Но может быть, не
все помнят, что этому предшествовало.