"Юрий Николаевич Афанасьев. Мы - не рабы? (Исторический бег на месте: "особый путь" России)" - читать интересную книгу автора

"геополитическую катастрофу", распад СССР, и главные вопросы для нас: как не
допустить дальнейшего расползания постсоветского пространства (включая
собственно российское) и как обрести свое былое - то же "лидерство" России,
но уже в современном мире. То есть Россия, как и Европа, озабочена реалиями
прошлого, но если Европа озабочена тем, как преодолеть реалии европейского
прошлого, как от них уйти, то Россия - тем, как к реалиям "войны миров"
вернуться, как их обрести в новых условиях.

Слепые поводыри слепых

Как ни парадоксально для начала XXI века, Россия до сих пор не обрела
себя как людское сообщество. Даже выйдя из непостижимо ужасного для нас ХХ
столетия, потеряв в нем насильственно вычеркнутыми из жизни десятки
миллионов (по некоторым подсчетам - около ста миллионов!), мы покинули и
его, не распрощавшись с ним.
Не поняли, не осознали, не ужаснулись.
И это немудрено. Поскольку уцелевшим и вновь нарождающимся миллионам на
всем российском пространстве для самостоятельной жизнедеятельности к XXI
веку вообще уже не осталось места. Все просторы России за пять столетий
войны самодержавия с собственным населением превратились в сплошное
пространство власти. В таких условиях обретать себя, осознавать себя
оказалось уже некому. Людское сообщество, как некая живая субстанция, лишено
какой бы то ни было самостоятельности и субъектности, в нем уничтожена сама
способность к рефлексии. Моносубъектом стала власть. Но и она, будучи
инородной субстанцией по отношению к населению, оказалась способной лишь
действовать, но не осознавать себя и свои действия. То есть в качестве
моносубъекта в социуме власть может действовать и продолжает действовать, до
сих пор руководствуясь лишь нерассуждающим разумом.

В самом конце ХХ века волею судеб, а не по причине чьей-либо
субъективной воли, советская власть рухнула из-за своей трухлявости, и
Советский Союз развалился из-за своей неестественной, ставшей совсем
неуправляемой громоздкости. У России снова появился исторический шанс.
Именно исторический, потому что в России никогда раньше не было
гражданского общества и никогда не было политической жизни. Они случались
иногда в качестве зачатков, на переломах истории, и то лишь как
кратковременные эпизоды, как возможные антиподы самодержавия. Но поскольку в
качестве нормы для "Русской системы" они были не нужны, эта система и
воспринимала их всегда чем-то чужеродным, и следовательно, предвестием
грядущей беды. Неслучайно первый такой перелом в начале XVII века, когда
едва только обозначились первые образования гражданского общества и
начиналось нечто, издалека похожее на политику, вошел в русскую историю под
названием "Смута". С тех пор так и повелось: любые внесистемные явления и уж
тем более, не приведи господь, противосистемные воспринимаются еще на
подсознательном уровне всеми внутри Системы как кара небесная, как
разбушевавшаяся стихия. В "Медном всаднике" у Пушкина - это Нева, вышедшая
из своих берегов и ворвавшаяся в не принадлежащее ей и не предназначенное
для нее пространство. У Гершензона в "Вехах", как и у всей русской
интеллигенции начала ХХ века - это гнетущее, внушающее смертельный ужас
ощущение пропасти, отделяющей ее от народа: "Между нами и нашим народом -