"Анатолий Афанасьев. Московский душегуб " - читать интересную книгу автора

краску поганую, французскую, а на ноги подымает только беленькая. Уж я-то
знаю, чего говорю.
Помнилось Благовестову, из-под полей шляпенки полыхнул на него желтый
огонь, в недоумении он даже ладошкой прикрыл лицо.
- Все, ступай! Долго с тобой говорить нету мочи.
Всякий раз, когда натыкался на нее в путешествиях по квартире,
первобытная красавица намекала ему на необходимость облегчения по мужицкой
части. Делала она это так. Испуганно вскрикнув, изгибалась вдруг в
какой-нибудь сверхъестественной порочной позе и так замирала, будто под
гипнозом.
- Ну чего ты, чего ты из себя корчишь, дурища неумытая? - сердился
Благовестов.
- Как же, барин, боязно. Вдруг снасилуешь!
- Тьфу ты пропасть! Гляди, будешь зубы скалить, выгоню!
Вдоволь наржавшись, Маша сочувственно басила:
- Напрасно, барин, избегаете наслаждений. Остерегаться грех. Коли уж
сюда доковыляли, со мной вполне управитесь. Надо токо примоститься
поудобнее. Я уж подсоблю, не сомневайтесь. В щель войдете, как огурчик в
банку. Иначе застой бывает. Скоко таких трагедий известно. Избегает мужик
ласки, бережет силенки неизвестно для чего, а там - брык и навзничь. Это уж
проверено на опыте многих жмуриков.
- Ты эти шутки, говорю тебе, брось. А то устрою такую ласку, башка в
пузо провалится.
Грозил понарошку, всерьез на нее как-то не мог психануть. Да и
здоровьем укреплялся день ото дня на ее харчах и заботах. И вот настал час,
когда трое врачей, светила медицинской науки, приведенных Грумом на
консилиум, в один голос ему объявили, что все самое страшное позади и пора
выбираться на природу для воздушных процедур.
Именно в этот день, в тихий вечерний промежуток засиделись они
допоздна с Иннокентием Львовичем за дружеской беседой. Грум пил чай с медом
и кокосовым печеньем, Елизар Суренович сосал неизменную "Хванчкару", а
голышка Маша прикорнула на коврике, готовая в любой момент очнуться и
оказать самую невероятную услугу. Беседовали вполголоса, чтобы не
потревожить невзначай чуткий девичий сон. Иннокентий Львович, измотанный
дневными хлопотами до прозрачной синевы под глазами, излучал какую-то
особенную, почти ангельскую приязнь. На каждую фразу владыки так готовно и
радостно кивал, что постепенно голова у него сникла почти до колен.
- Прикидывал я так и эдак, - заметил задумчиво Благовестов, - но
понять не могу. Убивать-то меня, старичка, никому не выгодно. Даже тебе,
Грумчик. Верно?
Зачем тебе кровавые эксцессы, ты же не "новый русский"? Потом живи и
оглядывайся. Какой резон? Кровь-то больше по молодости да по дури льют, -
Все правильно, - подтвердил Иннокентий Львович. - Я все же больше склоняюсь
к Алешиной кандидатуре. Хотя почерк определенно не его.
- Именно что не его. Чересчур профессиональная работа, кагэбэшная. Но
оттуда клянутся, что ни сном ни духом. И я им верю. Им сейчас не до нас.
Самим бы головы уберечь. Им Борис Николаевич перекличку сделал - вот их
главный враг. Или он их додавит, или они его. Но кому же тогда приспичило?
Всякие Серго да Гогенцоллерны - жила слабовата. Ты говоришь, Алешка?
А ему на кой хрен? Наши пути не пересекаются, у него свой бизнес. Ну и