"Сухбат Афлатуни. День сомнения (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Акчура пожал плечами:
- Это ты ее прочитал, ты у нас арабист, тебе и...
- Я... прочитал? Я не знаю арабского. То есть, когда меня держали люди
Черного Дурбека, слышал, конечно, речь. Нет, ты что-то путаешь.
- До того, как очнуться, ты прочитал это по-арабски: "День сомнения".
Вспомнил?

Триярский прошелся по пещере:
- День сомнения ... Не помню. Что может означать: "День сомнения"?
- Что угодно. Может, на арабском, что-то особое. А так: день - он и
есть день, а сомнение...
- Подожди. И день бывает разный, и сомнение. Например, такой вот день.
Просыпаешься утром, около семи, за окном - хляби небесные, и кто-то
барабанит в калитку: звонок все лень починить. Так?
- Ну, бывает.
- Тогда продолжим. Вдеваешь голые ступни в калоши, на плечи чапан... На
пороге. На пороге, ммм, например, женщина хрупкой такой красоты, уши, может,
только великоваты... впрочем, дело вкуса; кстати, в ушах - серьги из
змеиного гелиотида...
- Стоп, это - Аллунчик?!
- Повторяю: например. Заходит. Так и так: пропал муж.
- Якуб... Якуб ее пропал. Она мне ведь говорила. Звонила накануне
вечером...
- Ну, да мало ли в природе исчезающих мужей... Слушай дальше.

Акчура слушал. Местами перебивал, начинал, размахивая ладонями,
говорить. Потом снова замолкал, мусолил пуговицу от куртки, посмеивался,
шепотком ругался...
Да, он - дисграфик. И что облучали, знал: для лечения. Его так лечили
только два раза, потом от боли лопалась голова, рвало, Марина Титеевна
неслась в школу, кому-то совала конфеты: не облучайте! Родители, кстати,
многие что-то чуяли, таскали, кто мог, взятки... Нет, Адочка, Ариадна
Иванна, пальцем к взяткам не прикасалась, пересылала всех к Черноризному и к
какому-то Мовсесяну. Потом Акчуру перевели в нормальную школу. Никакого
диалектического скачка (хмыкнул) не было, продали оставшиеся от матери
бусы...
С Черноризным снова столкнулся пару недель назад: показывал московским
литераторам музей гелиотида, там - ба-бах, Адочка. Ну, началась "учительница
первая моя" и все такое. В конце экскурсии является сам Ермак Тимофеевич,
меценатом, твердит "русская литература", "судьбы русской литературы";
москвичи пялятся на просвещенного зама, а тот провозглашает себя почитателем
Акчуры... нет, в кабинет не заходили: там "ремонт" и сразу лицо секретное. А
сегодня это письмо от него. Советует ("как почитатель, друг и поклонник")
срочно сматываться. Нет, я собирался и до этого, но... Исав удерживал. А
сегодня - предал. Заманил зачем-то в эту мышеловку.
Триярский хмыкнул:
- Когда Черноризный посылал меня сюда, он назвал эту мышеловку, знаешь
как? "Спасение". А потом сказал, что "Исав" (первый раз это имя услышал),
"Исав предупреждал". Твой, видимо, Исав.
- Сомневаюсь.