"Сухбат Афлатуни. Пенуэль (Повесть) " - читать интересную книгу автора

песни про безответную любовь.
Тогда приходит Алиш и сменяет меня.
Я ухожу неохотно: самое хлебное время, вечер. Вечером основная масса
моих клиентов выплескивается на Бродвей поесть, попить, влюбиться. И
прокричать свои "а-ы-у-эээ" в тяжелое, как нестираный халат, ташкентское
небо.
У Алиша есть женщина. Она старше его на четыре года, у нее пацан от
первого брака. Алиш любит детей, но с этим пацаном ему приходится быть
строгим. Почему? Чтобы он ко мне не привыкал, говорит Алиш. Если он ко мне
привыкнет, ему потом будет тяжело. Когда - "потом"? Когда я ее оставлю.
"Я ведь ее оставлю, - говорит Алекс, пересчитывая выручку. - Она
русская, старше меня и с ребенком. Родители узнают - убьют. А зачем мне эти
проблемы?"
Я хочу рассказать ему о Гуле, но подходит стайка вечерних клиентов и
заказывает песню Чебурашки.
Я иду по Бродвею и для чего-то покупаю презерватив. Я такой же идиот,
как и все. Вслед мне несутся вопли Чебурашки.
Внезапно мной овладевает страх смерти.
Холодеют руки.
Нет, только не сейчас. Только не на Броде. Только не под Чебурашку.
Только не с презервативом в кармане.
Я покупаю пиво.
Пиво на Броде дорогое и кислое. Я его сознательно покупаю. Напиток
Вечной Тупости. Тупость помогает растворить страх в желтой жиже с
всплывающими пузырьками.
У входа в метро мне вдруг становится жалко женщину, с которой живет
Алиш. Жалко ее ребенка. Жалко себя. Жалко милиционера, который плюет на
асфальт. Жалко асфальт в серебряной чешуе плевков. Жалко нищенку, которой я
сейчас не подам, потому что никогда не подаю нищим.
Я вхожу в метро.
Ненавижу слово пацан. После него язык и небо в мелких царапинах.
Горьковатый ветер метро треплет отросшие волосы, напоминая, что пора
стричься.
Останавливаюсь возле старика. Он стоит возле мраморной стены и
перебирает четки. Ладонь для подаяний качается, как лодка для переправы в
царство мертвых.
"У меня нет мелких денег, - говорю, глотая пиво. - Только презерватив".
И кладу ему на ладонь пакетик.
Старик, продолжая перебирать четки, подносит пакетик к глазам и по
слогам читает надпись и инструкцию.
Потом кивает: спасибо, внуку дам, он образованный, ему будет интересно.
По-моему, он принял меня за иностранца.
Это хорошо. Люблю быть иностранцем.

Метро. Я вообще не поклонник метро. Некоторые самолетов боятся, а я,
наоборот, в самолете чувствую себя хорошо и шучу со стюардессами. А метро,
если вдуматься, большая электрифицированная могила. Мрамор, запахи. И ветер,
свистящий сквозь залапанные створки "дохВ" и "дохыВ".
Я вхожу в метро. В метро вхожу я. Этот "я" - уже не я. Как будто от
меня остался контур, как на раскраске. И бездарный ребенок скребет