"Александр Агафонов(Глянцев). Записки бойца Армии Теней " - читать интересную книгу автора

В конце Первой мировой войны мой отец, Михаил Саввич, был тяжело ранен
на русско-германском фронте. Лечился в ялтинском военном госпитале, где
сестрой милосердия работала мама, Мария Анатольевна. Мне было уже несколько
месяцев, когда перед своим отступлением "белые" генерала Врангеля первым
делом эвакуировали госпиталь, а вместе с ним и моих родителей. Видимо, брак
свой они зарегистрировать не успели, и я, оставшись с бабушкой в селе
Кореиз, под Ялтой, получил метрическое свидетельство или на ее фамилию, или
на девичью - мамы.
Много операций перенес отец, и сейчас лежал после очередной: из бедра
удалили еще несколько осколков шрапнели, а кость всё гнила. С большим трудом
накопив необходимые средства, им удалось выписать меня через Международный
Красный Крест. Зарабатывали они на жизнь разведением рассады цветов и
саженцев деревьев, а также разбивкой садов и парков. Одновременно, оба
учились на агрономическом факультете.
От бабушки часто приходили посылки и бандероли: мне - с книгами, отцу -
с лекарствами. Ему собирались, было, ампутировать ногу, но лекарства,
присылаемые бабушкой из харьковской гомеопатической аптеки, спасли ее.
Со свойственным детству эгоизмом и уже крайне принципиальный, я был
обижен и раздосадован тем, что никакого для меня "сундука с игрушками" у
родителей не оказалось. Я не понимал, в какой бедности они жили и с каким
трудом сводили концы с концами в этой чужой стране.
Примерно через месяц, после проверочного экзамена, меня приняли в
младшую группу эмигрантской начальной школы. Долго пробыть в ней не
довелось: несмотря на запрет родителей, я неоднократно демонстрировал перед
сверстниками свой красивый советский паспорт и распевал песенки, выученные в
Харькове. Одна из них особенно приводила в неистовство учителей школы:

"Во всем, что строим заново,
Срубив старьё сплеча,
Во всем заветы Ленина,
Заветы Ильича!
Так рушьте же, так рушьте же
Всё старое смелей!
Так стройте же, так стройте же
Всё новое скорей!"
Зависть у одних, негодование у других ребят вызывали мой значок "Друг
д(тей" и красная звездочка. Хоть и прятали их родители, прятали и паспорт,
но я их находил и опять брал в школу. И никто не мог их вырвать из моих
рук, - такой я поднимал вопль. Возможно, именно потому, что эти реликвии
вызывали такое негодование, они и были для меня высшей гордостью. С еще
большей настойчивостью я злил ими людей. И они прозвали меня "большевичком".
Для них, видимо, это было страшным ругательством, а для меня - высшей
гордостью. Всё глубже и глубже разрасталась трещина в отношениях между мной
и учителями. Наконец меня, как несносного, с треском исключили из школы. Не
скажу, чтобы это было неожиданным для родителей и чтобы огорчило их. Однако,
перед ними встала новая проблема: как всё-таки дать мне образование?
Часто вспоминалась моя Мало-Гончаровка, вспоминались наши игры в
"казаков-разбойников". Но то были "наши" казаки, "наши" разбойники. Хотя бы
потому, что все были с нашей и прилегающих улиц, тех, что под Холодной
Горой. А здесь были чужие, ненавидящие меня и наше. Хоть и ребенок, но я