"Эмиль Ажар. Псевдо" - читать интересную книгу автора

действует жесткий отбор. Я тогда был водопроводчиком, каменщиком,
расклейщиком афиш, потому что работа невероятно делает вас как бы вроде
чем-то и вас уже не поймать. Все вами довольны. Но все это до поры до
времени, потому что мозг, я уверен, тоже дождется своей Великой французской
революции.
С моим опытом и поддержкой Алиетта стала сначала королевой Испании, а
потом - простой принцессой: оказалось, что испанская королева подчиняется
неумолимому великому Церемониалу, Этикету и Протоколу. Глупо по собственной
воле влезать в такие дебри.
Когда обществу надоедало о нас заботиться или Тонтон-Макут выходил из
себя при виде наших больничных счетов, Анни шла работать на монтаже фильмов,
потому что это все равно как в кино. Я работал в двадцати разных местах,
одно незаметнее других, и был на хорошем счету. У нас родилась девочка, но
мы ее не слишком афишировали: она была совершенно нормальной и могла
ненароком бросить тень на мое как бы вроде что-то и на мою принцессу. Я
выговорил у Тонтон-Макута право на три недели больницы в год, и ни днем
больше. Это было до Дании, до моего большого приступа искренности. Итак, у
меня было только три недели в год на то, чтобы тренироваться,
приглядываться, учиться и готовиться.
Я купил удава и вел за ним наблюдения для написания своего первого
документального труда, "Голубчика", но этот гад залезал во все дыры и
исчезал с глаз, потому что не желал лежать в основе литературного
произведения.
Несмотря на оговоренные три недели в больнице, я смог выклянчить
дополнительно десять дней, кстати, как раз благодаря удаву. В то время я сам
был на мели, Анни из-за кризиса воображения не могла найти никакого фильма,
и мне было лень влезать в шкуру водопроводчика или мусорщика, Тысячелетнее
обожествление труда сидело у меня уже в печенках, и каждый раз, когда я в
поте лица зарабатывал свой хлеб, в таком качестве он казался мне так
отвратителен, что желудок мой хлеб этот не принимал и я отдавал его назад.
И настал момент, когда мы с Анни оказались у себя в Каньяке в такой
жопе, что я уже не сомневался, что окружающая действительность издевается
над нами, просто живот надрывает, глядя на нас, показывает на нас пальцем,
потому как последнее слово всегда остается за ней.
Мы с Анни посмотрели друг другу в зрачки. Жрать хотелось, это закон
сохранения видов, а бабок не было вовсе.
- Что будем делать?
- Ты поедешь жить к родителям.
- А ты?
Я хлопнул себя по лбу. Не знаю, как мне пришла в голову эта мысль.
Думаю, сыграла гениальность моего дедушки по материнской линии, - он ведь
даже ни разу не сидел, такой был хитрый.
- Господи, да удав же! - заорал я.
Назавтра я спокойно гулял по улицам Кагора с удавом на веревочке.
Голубчик ползал и никого не трогал, переходил дорогу в положенном месте, на
зеленый сигнал светофора, словом, вел себя примерно. Но тут нам повстречался
полицейский - и что же он сделал? Нарочно наступил на удава. Сволочь.
Поставил на него свое копыто, как только увидел, что это удав, просто из
ненависти ко всему новому, оригинальному, нон-конформистскому. Я возмутился:
- Черт побери! Да вы нарочно!