"Валерий Аграновский "Профессия иностранец"" - читать интересную книгу автора

Кремль! Со мной уговорились, что если меня берут и заставляют работать под
контролем, на вопрос базы: "Какой длины антенна вашего приемника?", я должен
давать ответ "в метрах", а если я на свободе и работаю без контроля, то "в
футах". Но мыс Конкорд еще не был концом моего долгого путешествия: целую
неделю меня продержали с неразлучным Тони в Сан-Франциско, оттуда на пять
суток перебросили в Токио и, наконец, последние перед заброской три дня я
прожил на базе в Иокогаме, с которой должен был поддерживать связь,
оказавшись на территории Союза. Тони со мной уже не было, а были четыре
человека: двоих я знал только по именам и видел впервые - Билл и Том,
одного, по фамилии Волошановский, запомнил еще по Ирану (очень образованный
человек, владел несколькими языками), а четвертым был все тот же Кошелев.
Руководил ими Стив, которого, правда, я видел и Иокогаме только раз: он
говорил мне напутственные слова перед заброской. Между прочим, меня уже
звали не Алексеевским и даже не Голубом, а Джонни Муоллером, а по кличке -
"Лириком". За час до посадки в морской катер я написал в блокнот стихи,
которые сочинил еще в Исфаганской тюрьме (хотя и понимаю
, что это не поэзия, а только душа):

Я приехал теперь в Исфаган,
Всюду слышу здесь речь неродную
И во всех незнакомых местах
Я по Родине русской тоскую.

Там пройдут проливные дожди,
Когда поздняя осень настанет.
Дорогая Светлана, дождись,
Я вернусь, что со мною ни станет!

Одинокий, забитый, чужой,
Просидел я полгода в кутузке.
На свиданье никто не пришел,
Чтоб узнать о судьбе души русской!
Светлана, моя жена, сейчас в Кемерове. Наверное. Извините, гражданин
следователь... Вы не следователь? Все равно, позвольте спросить: как вы
думаете, я могу рассчитывать на снисхождение? У меня... я ведь и сделать-то
ничего не успел: утром высадили в районе Петропавловска-на-Камчатке, у меня
даже предчувствие было, а днем уже взяли, и я сразу сказал, еще при
задержании, что согласен работать под контролем. Мне сохранят жизнь?
Конон Трофимович:
П р о в а л. В тюрьме мне казалось, что тюрьма ненастоящая, просто
кошмарный сон, и мне нужно как можно быстрее проснуться. У каждого
разведчика, живущего за границей долго, позвольте заметить, должна быть
отдушина, какое-то увлечение: теннис, рисование, шахматы, коммерция, - чтобы
не думать постоянно о том, что ждет впереди. Как солдат, сидя в окопе,
привыкает к мысли о возможной гибели, так и разведчик всегда сознает
опасность, но если солдат и разведчик - разумные люди, они не позволят этому
сознанию овладеть ими, в противном случае нервы, не выдерживая напряжения,
начинают преувеличивать опасность. Страх? Нет, я не о нем, поскольку
существует, мне кажется, такой парадокс: настоящая опасность парализует
страх! Страшно "до" и "после", но в самый момент - никогда. Я эту мысль не