"Дарья Агуреева. Умножение скорби " - читать интересную книгу автора

Но несмотря на солидный багаж знаний, потрясающие познавательные
способности и удивительную начитанность, мне всегда представлялось, что
Саша - всего лишь маленький мальчик, стремящийся нацепить на себя очередную
маску, напялить на свое "я" какой-нибудь образ, почерпнутый из прочитанных
книг. А фавориты среди них менялись в его арсенале почти со скоростью света.
Он действительно блистал сообразительностью и незаурядным умом. Но! Никогда
я не могла высказать свое отношение к нему без этого "но". Саша не вызывал у
меня не то что теплых чувств, но даже элементарного уважения. Его сарказм,
какой-то непристойный цинизм, плохо прикрытый холодным, но ярким огнем его
вообщем-то не красивых глаз, неизменно рождал во мне брезгливость, животную
алчность самосохранения. Более того, мне почти физически было неприятно его
общество - то ли из-за абсолютного отсутствия хоть какого-то эстетства в его
жестах, манерах, поведении, то ли из-за граничащего с абсурдом
самолюбования. Он никак не пытался скрыть свое пренебрежение к окружающим и,
казалось, ожидал в ответ почитания, восхищения, даже жертвенности. Одним
словом, Саша был довольно отвратительным типом, внушающим женской половине
нашего курса омерзение. Но вот Нина... Ее он всегда притягивал, интересовал.
Однако я и предположить не могла, что это любопытство выйдет за рамки
обычного эксперимента. Ведь она была так щепетильна в вопросах
нравственности и порой поражала меня своей искренней приверженностью к
романтизму, почти фанатичной верой в давно забытые идеалы. Что же это такое
происходит? И все-таки я недостаточно напугалась. Все это представлялось мне
не очень-то приятной, но увлекательной игрой. Я решила, что Нина, сияющая,
женственная, красивая, от скуки или усталости ударилась в парадоксы. Я не
думала, что это может быть опасно. Нет!
Не поборов свое нетерпение, она стала порывистой, резкой. Ее как будто
несло куда-то. Она вся устремилась к одной ей видимой звезде, завораживающей
притягательным чарующим светом. За какие-то дни она полностью
перевоплотилась. Трудно представить себе, до чего странными казались мне
перемены, которые я была вынуждена наблюдать в этой милой солнечной девушке.
Нина всегда очень трепетно относилась к своему внешнему виду. Месяца она
посвящала поискам, нацеленным на пополнение своего гардероба, ни под каким
предлогом не выходила из дома без умелого макияжа, часы тратила на прическу.
Не раз я ловила на ней восхищенные взгляды прохожих, потому что результат ее
стараний был действительно изумителен. Она выглядела героиней какого-то
старого романтичного фильма про счастливую любовь. И все это рухнуло,
испарилось, разом исчезло. Легкие струящиеся платья она неожиданно сменила
на до боли знакомые джинсы и темные свитера, а волосы причесывала теперь как
девяносто девять процентов ленивых студенток. Зачем? Я и сама с трудом
объясняла ее поведение. Очевидно, Нина решила, что так она окажется ближе к
Саше, презирающему любые условности.
Через несколько дней после того отчаянного признания она вступила в его
гнусную игру. Нина написала Саше пресловутую любовную записку. Собственно о
любви в ее послании речи не было. Она послала ему стихи, светлые, нежные,
такие, какой она сама была совсем недавно. Она не подписалась, но анонимкой
ее записку назвать вряд ли было можно, поскольку Нинин четкий почерк и
стихоплетство были хорошо известны всему факультету. Наверное, я не должна
была позволить ей это. Наверное, я должна была вмешаться. Но тогда я
находила любые формы посредничества в личных делах унизительным занятием для
всех задействованных участников. Да я и представить себе не могла, как можно