"Белла Ахмадулина. Много собак и собака " - читать интересную книгу автора

верстового столба.
Гиго рыдал, катая голову по мокрым камням.
- Мать побила меня! Мать била Гиго и звала его сыном беды, идиотом.
Мать кричала: если у Кетеван нет отца, пусть мой отец убьет меня. Отец
заступался и плакал. Он сказал: теперь Алеко женится на ней. А она убежала
из дома. Мать велела мне жить там, где живут бездомные собаки, и она вместе
со всеми будет бросать в меня камни и не бросит хлеба.
Отвечая праздничной легкости Шелапутова, сиял перед ним его курортик,
его крошечный Сен-Тропез, возжегший все огни, факелами обыскивающий темноту.
Навстречу ему бежала развевающаяся мадам Одетта. Добежала, потащила к
губам его руки, цепляясь за него и крича:
- Спасите! Он заснул! Он умирает во сне!
Отряхнувшись от нее, Шелапутов вошел в дом и не спеша поднялся в
спальню. На кровати, под перевернутым портретом, глядящим сквозь стену в
шелапутовскую каморку, хрипел и кричал во сне Пыркин. Лицо его быстро
увеличивалось и темнело от прибыли некрасивой крови, руки хватались за
что-то, что не выдерживало тяжести и вместе с ним летело с обрыва в пучину.
Ружье отдыхало рядом, вновь готовое к услугам.
- Помогите! - рыдала мадам Одетта. - Ради того, которого над нами
нет, - разбудите его! Вы же можете это, я не верю, что вы так ужасно
жестоки. Она пала на колени, неприятно белея ими из-под распавшегося халата,
и рассыпалась по полу саксонской фасолью, нестройными черепками грузного
фарфора.
Маленький во фраке, головою вниз повисший со звезды, поднял хрустальную
указку, и Шелапутов запел свою колыбельную. Это была невинная песенка, в чью
снотворную силу твердо верил Шелапутов. От дремотного речитатива Пыркину
заметно полегчало: рыщущие руки нашли искомый покой, истомленная грудь
глубоко глотнула последнего воздуха и остановилась - на этом ее житейские
обязанности кончались, и выдох был уж не ее заботой, а кого-то другого и
высшего.
Прилично соответствуя грустным обстоятельствам, Шелапутов поднял к небу
глаза и увидел, что маленький завсегдатай звезды, отшвырнув повелительную
палочку, обнял луч и приник к нему плачущим телом.
Шелапутов накинулся на затихшего Пыркина: тряс его плечи, дул ему в
рот, обегал ладонью левое предплечье, где что-то с готовностью проснулось и
бодро защелкало. Он рабски вторил подсказке неведомого суфлера и
приговаривал:
- Не баю-бай, а бей и убей! Я все перепутал, а вы поверили! Никакого
отбоя! Труба зовет нас в бой! Смерть тому, кто заснул на посту!
Новорожденный Пыркин открыл безоружные глаза, не успевшие возыметь цвет
и взгляд, и, быстро взрослея, строго спросил:
- Что происходит?
- Ничего нового, - доложил Шелапутов. - Деление на убийц и убиенных
предрешено и непоправимо.
Опытным движением из нескольких слагаемых: низко уронить лоб, успеть
подхватить его на лету, вновь подпереть макушкой сто шестьдесят пятый от
грязного пола сантиметр пространства с колосниками наверху и укоризненной
звездой в зените и спиной наобум без промаха пройти сквозь занавес - он
поклонился, миновал стену и оказался в своей чужой и родной, как могила,
комнате. А там уже прогуливаются бархат в обтяжку, вправленный в цирковые