"Михаил Ахманов. Тень Земли (Дилогия о Дике Саймоне. Книга 2)" - читать интересную книгу автора

усадьбы и семьи, а вот Пашка с Филином... и прочие, из молодых... Затеют
резню, и будет десять трупов с одной стороны и десять-с другой..."
Обернувшись и поймав тоскливый взгляд Семибратова, он кивнул на
спешившихся всадников и строго покачал головой. Потом над ухом у него
гикнули, взметнулась пыль из-под копыт и затянула улицу, заборы, стены и
крыши домов желтым душным маревом. Теперь, выворачивая шею, Саймон видел
только звонницу с восьмиконечным крестом; пыльное облако подрагивало, но
ему чудилось, что раскачиваются крест и колокол под ним.
Колокол и в самом деле качнулся. Протяжный похоронный звон поплыл над
Семибратовкой.
С проволокой Саймон справился минут за десять - незаметно напрягая
мышцы, растянул, где удалось растянуть, но с осторожностью, чтоб не
поранить предплечья. Искусство освобождаться от пут, преподанное Чочингой,
не требовало силы; главным являлось умение расслабляться, когда кость будто
бы становилась гибкой резиной, а плоть текла с такой же легкостью, с какой
вода заполняет сосуд. Саймон проделывал этот фокус множество раз: и в
юности, когда Наставник связывал его ремнями, а после засыпал песком, и в
Учебном Центре, где практиковались с наручниками и смирительной рубашкой.
Ремни были гораздо хуже: Чочинга вымачивал и растягивал их, а в горячем
песке они высыхали в одно мгновение.
"Все же есть у проволоки свои преимущества, - думал Саймон, чуть
пошевеливая локтями. - Во-первых, ее не растянешь как мокрый ремень, а
во-вторых, термиты ее не жрут. Так что у человека обычного, который не
прыгал по острым кольям, не бегал по углям и не распутывал смирительных
рубашек, шансов вылезти из термитника маловато. Пожалуй, никаких".
Он поднял голову и осмотрелся. На середине дороги меж Семибратовкой и
Дурасом огибаловские свернули, проехали тапирьи выпасы и пересохший ручей,
где петляла в камнях жидкая струйка воды, и теперь направлялись к холмам на
западе - пологим, невысоким, рассеченным множеством трещин и оврагов.
Здесь, на плоских камнях, среди кактусов, дремали большие ящерицы, а в небе
парили грифы - черные, с длинными шеями и белой оторочкой крыльев. Солнце
огромным пылающим шаром висело над холмами, а снизу его подпирали облака -
не легкие и пушистые, какие плывут в небесной синеве, а распластавшийся над
плоскими вершинами сизо-серый блин. Солнце подсвечивало его, добавляя к
серому багровые и красные тона.
"Кровавый будет закат", - подумал Саймон, привстав в стременах. Мерин
под ним захрапел, и рябой главарь, ехавший чуть впереди, обернулся; по
губам его змеилась усмешка, а щеки в кратерах оспин казались отлитыми из
шершавой меди.
- Ты, поп, однако, не из трусливых, - произнес он, поравнявшись с
пленником. - Не скулишь, не ноешь и песен не поешь... Разве тебя не обучили
псалмы петь?
- Еще спою, - пообещал Саймон. - Когда доберемся до места.
- Там-то споешь! А заодно и спляшешь. - Огибалов опять усмехнулся и
вдруг, пригасив ухмылку, спросил: - Давно из Рио? С месяц?
- С месяц. Или около того.
- Жаль тебя швырять на съедение тараканам, не расспросив о новостях...
Кобелино - он почтовых девок охмурил, а у тех радио есть от "штыков" -
говорит, что Живодер нынче дружбится с Анакондой. Вроде бы дочку за него
просватал... Верно?